Он выбирал ее так же тщательно и цинично, как выбирал вина, противников на дуэлях, акции для своего портфеля, свое имя и религию. Семья Перри не была впечатляюще богатой, но она обладала всем тем социальным престижем, который был нужен Бельмонту больше, чем деньги. Кэролайн была дочерью коммодора Мэтью Кэлбрейта Перри, героя Мексиканской войны и офицера, которому впоследствии приписывали «открытие Японии для Запада», а ее дядей был другой флотоводец, Оливер Хазард Перри, герой войны 1812 года и битвы при озере Эри. Кроме того, Каролина была худой, бледной и мечтательно красивой, утонченное создание, которое горько плакало, когда ей говорили, что к югу от Канал-стрит живут семьи «жалких бедняков», и поэтому кучер не стал ее туда везти. В 1848 году умер старший Джон Джейкоб Астор, оставив после себя состояние в двадцать миллионов долларов, и был удостоен пышных похорон, которые проводили «шесть епископальных священнослужителей». На свадьбе Бельмонт-Перри, состоявшейся в том же году, присутствовал только один священнослужитель, но, разумеется, епископальный. Свадьба проходила в церкви Грейс, и это было еще более яркое светское событие, чем похороны Астор. На приеме, помимо Моррисов, Вандербильтов, Костеров, Гоэлетов, присутствовали и другие. (без Ван Ренсселаеров), Веббов и Уинтропов — даже несколько Асторов, вышедших из траура. Еще более важным, с точки зрения Августа Бельмонта, было то, что за несколько недель до свадьбы его пригласили вступить в Union Club.
На Нижней Пятой авеню и Вашингтон-сквер уже вырастали дворцы из коричневого камня и мрамора. Несмотря на то, что на большей части Пятой авеню еще не было Центрального парка, из окон которого открывался бы вид на сад, эта широкая магистраль, проходящая по позвоночнику Манхэттена, уже становилась лучшим жилым адресом города. Вскоре после свадьбы молодые Бельмонты поселились в доме в нижней части Пятой авеню, который превосходил все существовавшие в Нью-Йорке дома. Среди прочего, это был первый частный дом в городе, имевший собственный бальный зал — помещение, предназначенное только для ежегодных балов Бельмонтов, которое, по словам Эдит Уортон, «триста шестьдесят четыре дня в году оставалось закрытым, с золочеными стульями, сложенными в углу, и люстрой в мешке». Бельмонты также стали первыми, кто приобрел собственную красную ковровую дорожку, которую спускали по мраморным ступеням и тротуару для проведения вечеринок, вместо того чтобы арендовать ее вместе со стульями у поставщика провизии.
Дом Бельмонт поражал воображение нью-йоркского общества. Он был намного роскошнее старого дома Асторов на Лафайет Плейс, и это заставляло всех чувствовать, что они все делали очень провинциально, пока Август Бельмонт не приехал из... ну, откуда он, собственно, приехал? Особняк Бельмонта был одним из тех, на которые ньюйоркцы обращали внимание приезжих друзей из других городов. Когда гости выражали любопытство по поводу того, что в нем находится, ньюйоркцы говорили: «Мы посмотрим, сможем ли мы получить для вас приглашение». Так Август Бельмонт, архетип социального альпиниста, сделал свой дом целью мечтаний каждого альпиниста. Отношения Бельмонта с нью-йоркским обществом стали, по словам одного из наблюдателей, «похожи на человека, сидящего на спине осла и протягивающего ему морковку на палке, чтобы заставить его двигаться. Ему удается вести осла вперед, но в то же время животное вынуждено выдерживать его вес».
Конечно, он допускал некоторые странные промахи, например, писал свой портрет в шляпе. Да и положение его тестя в семье Бельмонта не вызывало сомнений. Бельмонт использовал Коммодора в качестве дворецкого. «Вот молодец, — говорил он старому джентльмену, — сбегай в погреб и посмотри, нет ли там еще шести бутылок мадеры «Рапид». А когда коммодор убегал, Бельмонт кричал ему вслед: «И постарайся не растрясти их на лестнице!». Но Бельмонты были первым домом в Нью-Йорке, где картинная галерея освещалась через световой люк в крыше, а сама коллекция произведений искусства была замечательной: Мадразо, Мейер, Роза Бонёр, Мейсонье, Мункачи, Виберт и, к вящему удивлению нью-йоркского общества, несколько сладострастных обнаженных натур Уильяма Бугеро. Одним из самых скандальных был сосед Бельмонта, Джеймс Ленокс, живший прямо напротив него на Пятой авеню. Ленокс не одобрял практически все, что касалось Бельмонта, но обнаженную натуру Бугеро он считал откровенно аморальной. Узнав об этом, Бельмонт повесил самую большую и самую обнаженную картину Бугро в фойе своего дома, где она представала перед Леноксом всякий раз, когда открывалась дверь Бельмонта, что, учитывая график развлечений Бельмонта, случалось часто. Скупой Ленокс стал навязчиво интересоваться экстравагантностью Бельмонта, и, по словам Люциуса Биби, когда Леноксу сообщили, что Август Бельмонт тратит 20 000 долларов в месяц только на вино, у него случился сердечный приступ, и он умер.