Кука убили те, кто сначала так радушно принимал его у себя в гостях. Капитан вернулся на остров, чтобы починить свой корабль. («Это как, знаешь, если бы к тебе в гости заявились родители, — объясняла мне Ви, — и вот они наконец уехали, и ты с твоим молодым человеком, совершенно изнуренным их визитом, только-только уселись за стол, чтобы спокойно пообедать, и клянетесь друг другу больше никогда их не приглашать, но тут у родителей вдруг ломается машина, и они возвращаются, чтобы погостить у вас еще недельку, пока в местной автомастерской раздобудут нужную деталь».) За что убили Кука? За то, что требовал к себе слишком много внимания? Или он, сам того не ведая, стал героем местного ритуала, и герой этот, согласно традиции, не должен был возвращаться? Ви, Роуэн и их аспиранты решили разыграть эту историю как можно ближе к тому, какой она могла быть в действительности. Они сняли старый отель на берегу моря — отель должен был символизировать «Гавайи», закрытое сообщество, в которое Кук прибыл, потом покинул его и снова вернулся. Роуэн исполнял роль Кука, Ви была гавайским королем и его приближенными. Ну а аспиранты играли островитян, и после завершения проекта им предстояло подробно описать, как они чувствовали себя, когда вынуждены были прислуживать Куку и всячески ему угождать. Было ли их недовольство таким сильным, чтобы один из них захотел убить капитана? Или к недовольству примешалось какое-то другое чувство? Насколько большое значение придавали они ритуалам? Роуэн, в свою очередь, написал о том, как любопытно было понаблюдать за самим собой: сначала ты с радостью готов принять дары и почести, а потом расстраиваешься, когда видишь, что люди больше не желают давать тебе все, чего бы ты ни попросил. Отредактированная версия эксперимента была опубликована в «Гранта мэгэзин».
Вскоре после знакомства с Роуэном я спросила у Ви, что он за человек, и она рассказала мне, что Роуэн из тех, кто всюду, куда бы ни отправлялся, берет с собой подробную карту и крепкие походные ботинки. Я ни за что не желала признаться себе в том, что он мне интересен, но с жадностью глотала каждое слово, сказанное Ви. Мне было бы любопытно узнать о нем даже такую малость, как, например, размер обуви. А когда я услышала, что они с Ви родились в один день, я даже посмотрела его астрологическую карту, хотя никогда в жизни в них не верила — в эти астрологические карты. Роуэн тоже много рассказывал о Ви, но о ней мне все давно было известно. Проекты Ви всегда имели отношение к тому, что она называла громким выражением «возвращение к истокам». За годы работы она выучила несколько редких языков, приобрела пять замысловатых татуировок, три «потерянные» коллекции гербариев, ударную установку, платье из листьев и малярию. Посвятив не один год изучению островов Тихого океана, Ви получила в университете очередной академический отпуск, устроилась на работу сиделкой и принялась за исследование жизни обитателей одного из домов престарелых в Брайтоне — результаты своих наблюдений она впоследствии опубликовала в виде книги под названием «Можно, я умру? Спасибо», и книга эта очень хорошо продавалась. Теперь Ви работала над проектом о субкультуре и стиле людей старше среднего возраста в Великобритании. Роуэн часто шутил по этому поводу, утверждая, что ей не надо далеко ходить за примерами, когда рядом есть он.
Ви никогда не пользовалась картами — в поисках правильной дороги она полагалась на какую-то одной только ей понятную «удачу». Если по пути встречалось срубленное дерево, она просила у него прощения от лица всего человечества. Она разговаривала с неодушевленными предметами так, будто они живые, правда, теперь, после работы в доме престарелых, эти разговоры часто начинались со слов: «Ну и как ты сегодня поживаешь, мать твою?» В качестве антисептика она использовала масло чайного дерева, а желудок лечила с помощью имбиря. От всех прочих недугов у нее было одно лекарство — мед мануки с фактором активности 25+. Однажды в Шотландии мы с Фрэнком и Ви отправились в поход, и Ви наложила себе на вывихнутую лодыжку компресс из уксуса и маргариток. Я тогда подробно рассказала об этом Роуэну, и потом меня мучила совесть: выходило, что я предала Ви, посмеявшись над ней. Впрочем, мы тогда много над чем смеялись.
Мы находили массу причин для того, чтобы прерваться на кофе или обед в «Лакис» и продолжить за едой наши долгие бессвязные беседы. Мы разговаривали об игре на гитаре, о том, насколько это безнравственно — пользоваться словарем, когда разгадываешь кроссворды, о том, почему мы оба не можем сидеть за грязным столом, почему не любим ходить по магазинам, и о том, сколько раз терпел крушение паром на реке Дарт. Мы обнаружили, что оба не любим электронную почту: я — потому что испытываю какие-то психологические трудности, отвечая на письма, а он — потому что получает их слишком много, да и вообще предпочитает компьютерной переписке ручку и бумагу. Мы шутили о том, что он читает мои мысли, а я — его, и каждый день пытались угадать, что другой закажет себе на обед. Как-то раз, по удивительному совпадению, мы столкнулись на импровизированном блошином рынке рядом с библиотекой, где оба искали перьевую ручку, чтобы подарить друг другу в благодарность за помощь. Он все не мог забыть, как я помогла ему разобраться с почтовым ящиком, а я уже и не вспомню, за что хотела его отблагодарить. Еще мы всегда парковались рядом на библиотечной стоянке. Однажды, когда место по соседству с его машиной оказалось занято, я кружила по парковке до тех пор, пока оно не освободилось, — так сильно мне хотелось сохранить эту нашу гармонию во всем. Спустя пару дней я приехала первой, а когда уезжала, увидела, что его машина стоит через несколько рядов от моей, и чуть не расплакалась.