Дело в том, что те, кто готовил операцию на Эбро, не были уверены в ее успехе. Если франкистов наше наступление захватило врасплох, потому что они не знали о его подготовке, то и в нашем лагере имелось немало людей, которые были не менее удивлены успешным форсированием Эбро. Оно оказалось неожиданностью для многих военачальников, участвовавших в подготовке операции. Эти люди не доверяли бойцам, поскольку не имели постоянных, тесных контактов с ними, не могли видеть, как они растут от боя к бою, как ополченцы становятся настоящими солдатами, солдаты — опытными командирами.
На Эбро мы еще раз ощутили это недоверие, сводившее на нет всякое желание пойти на риск, пламенную жажду победить — эти вечные движущие силы войны. Еще одно хорошо спланированное и успешно начатое наступление, которое могло бы завершиться решающей победой, оказалось ограниченным по своим результатам. И все же, несмотря на слабости и ошибки, республиканское наступление на Эбро, без сомнения, явилось большой удачей и значительной военной и политической победой как в национальном, так и в международном плане. Это была победа, в которой так нуждалась Республика после того, как ее территория была разрезана надвое в силу сложившейся в Леванте обстановки.
Что касается целесообразности или нецелесообразности нашего длительного сопротивления, то мое мнение остается прежним: оно было целесообразно. Мы могли бы отвести войска на левый берег Эбро спустя полтора — два месяца после начала операции, когда уже становилось ясно, что высшее командование зоны Центр — Юг отказывалось сражаться и хотело нашего поражения, но наш уход с предмостного плацдарма на Эбро не Изменил бы существенно соотношения сил на Каталонском фронте. Противник перебросил на Каталонский участок фронта свои основные силы и вооружение, и если бы мы решили закончить сражение на Эбро раньше, он начал бы раньше Каталонскую операцию. Для нас сопротивление на Эбро было единственной возможностью защитить Каталонию и измотать врага. А тем временем Генеральный штаб, министр обороны и правительство сумели убедить или заставить командование зоны Центр — Юг действовать.
Мы сопротивлялись, пока имели перед противником преимущество в месте действия, вынуждая его каждую нашу потерю оплачивать несколькими своими. Когда же мы утратили эти доминирующие позиции, то с боем и в полном порядке отвели войска, стараясь сохранить все — до последнего человека и до последнего патрона. Отойдя раньше, мы решительно ничего не выиграли бы, а продолжать сопротивление означало бы потерять остатки своих славных частей, проявлявших такой героизм на протяжении почти четырех месяцев беспрерывных боев.
На Эбро, а затем в Каталонии меньшая часть армии Республики почти беспрерывно, в течение шести с половиной месяцев, сражалась против основных сил франкистской армии, в то время как главные республиканские силы бездействовали в зоне Центр — Юг. Некоторые из их командиров не только отказывались выполнять важные оперативные планы Генерального штаба — попросту саботируя их, — но были не способны приковать резервы противника к фронтам Центр — Юга, что позволило франкистскому командованию продолжать борьбу на Эбро, последовательно сменяя свои части, а позже сосредоточить их для наступления на Каталонию.
Солдаты и почти весь командный состав частей республиканской зоны Центр — Юг, зная о подвигах своих братьев на Эбро и в Каталонии, были полны энтузиазма. Они просили отправить их туда, на помощь бойцам, сражающимся на берегах Эбро и в Каталонии, как того требовала обстановка. Но некоторые командиры, занимавшие высшие командные посты в той зоне, уже готовили измену, они были заинтересованы в разгроме республиканских войск в Каталонии.
Я хочу вернуться к одному из таких лжегероев, военная карьера которого закончилась на Эбро, хотя до сих пор еще не закончилась его карьера комедианта, до сих пор он шатается по свету, вызывая у людей смех своим паясничаньем и своими провокациями, играя на руку врагам испанской демократии. Я имею в виду «Кампесино». За три дня до начала операции «Кампесино» пожаловался мне на недомогание. Придя к нему, я застал его в постели. Однако у меня сложилось впечатление, что его болезнь — просто комедия. И тем не менее я предложил ему сдать дивизию другому командиру, а самому отправиться в тыл. Но «Кампесино» категорически возражал, заявив о своем намерении остаться на посту командира дивизии, даже если ему придется командовать, лежа на носилках. Я обещал прислать к нему врачей, отложив окончательное решение вопроса до их заключения. Комиссар дивизии Кампо подтвердил мои подозрения, сказав, что «Кампесино» просто боится форсирования Эбро и в то же время он не хочет передать командование другому, а постарается командовать операцией с левого берега. В тот же день я отправил к «Кампесино» врачей, сообщив им о своих подозрениях. Мы договорились, что они — даже если это и явная симуляция — признают заболевание и рекомендуют «Кампесино» эвакуироваться в госпиталь под серьезное наблюдение врачей. Я не ошибся. Единственной болезнью, которой страдал «Кампесино», был страх: он согласился сдать дивизию, но на исследование в госпиталь корпуса не поехал. «Кампесино» отправился на виллу в Пинс дель Вальес, вблизи Барселоны. Его дивизию я передал Домисиано Леалю, члену ХСУ и Социалистической партии; он обладал великолепными качествами командира. Леаль участвовал в войне с самого ее начала, был ополченцем и благодаря своему мужеству и способностям стал командиром бригады. Под его командованием 46-я дивизия блестяще выполнила задачу, предназначенную ей в операции по форсированию реки, а затем и в ходе сражения. В сентябре Леаль погиб во время бомбежки от осколка бомбы, в момент, когда мы с ним проводили рекогносцировку местности.