Гражданину Пономареву Иллариону Алексеевичу надлежит в шестичасовой срок (до шестнадцати ноль-ноль) явиться в городской военный комиссариат, улица Красная, 10, В случае неявки — ответственность по закону военного времени.
Иметь при себе приписное свидетельство, кружку, ложку, полотенце, мыло, зубную щетку, смену белья и двухдневный запас пищи.
— Распишись здесь. — Мать тычет пальцем в отрывной талон.
На корешке повестки так и напечатано: «Отрывной талон. Возвращается в военкомат».
Я шлепаю босыми ногами к письменному столу, ищу среди старых школьных тетрадок карандаш. Мельком взглядываю в окно.
У плетня нашего сада, у самой калитки, стоит серый от пыли мотоцикл. В седле, опираясь одной ногой о землю, сидит военный в зеленой фуражке. Фуражка придерживается ремешком под подбородком. Гимнастерка крест-накрест перехвачена ремнями, В выцветшей зеленой петлице тускло светится красный треугольничек. Значит, это младший сержант. Лицо у него темное, обточенное ветром, застывшее. Он ждет, слившись со своим мотоциклом, безразлично глядя в наш сад серыми, усталыми глазами.
Я нахожу карандаш, царапаю на талоне повестки свою фамилию. Грифель ломается на росчерке, Я смахиваю обломок на пол и как есть — в трусиках и майке — выбегаю во двор.
Мотоциклист протягивает руку в черной краге. На меня он не смотрит. Видимо, ему до чертиков надоело все это. Видимо, он с рассвета гоняет по городу.
Он выхватывает у меня талон, засовывает его в планшет, бормочет:
— Копаетесь, черти…
Потом бьет ногой пусковую педаль, будто пришпоривая мотоцикл. Двигатель взрывается оглушительным треском. Черные краги плотно ложатся на концы никелированных рогов.
— Приписное смотри не забудь!.. — бросает мотоциклист, И облако пыли и синеватого чада уносит его дальше по улице.
В кухне меня обнимает мать. Лицо у нее мокрое, глаза красные.
— Может быть, это ошибка, — шепчет она. — Может быть, они что-то там перепутали. Тебе еще через два месяца восемнадцать, а призывают только с восемнадцати… Надо сходить, выяснить…
Я перечитываю повестку: «…надлежит в шестичасовой срок…».
Это приказ.
Первый в жизни военный приказ, который я обязан выполнить. И никаких путаниц. Я ни разу не слышал, чтобы в военкомате ошибались.
Мать начинает суетиться. Она то бросается на кухню, то к шкафу с одеждой, то выбегает во двор, и все у нее получается как-то невпопад, не так, как всегда. И на меня она смотрит какими-то странными глазами, как будто я уже навсегда обречен. Меня это злит, и в то же время я понимаю ее; она остается одна, совсем одна в доме.
— Ты ешь побольше, — говорит она, когда я усаживаюсь за стол, и придвигает ко мне сковородку с картошкой и кофейник. Сама она ни к чему не прикасается, просто сидит напротив и смотрит, как я выбираю из картошки вилкой румяные кусочки сала. Мне тоже не особенно хочется есть. Только сейчас до меня доходит, что я долго, очень долго не увижу наши уютные комнаты, наш сад, нашу тихую улицу, наш город.
— Тебе лучше надеть старый костюм, — говорит мать. — В части вам выдадут обмундирование, а все гражданское сожгут. Они всегда так делают.
Я выпиваю кружку горячего кофе с молоком и начинаю собираться, В кладовке нахожу свой старый рюкзак, сильно полинявший от дождей и солнца. С этим рюкзаком я ходил в горы. Он был со мной в Баксанском ущелье и на Безенгийском леднике. Он видел тихий блеск Голубых озер и дышал воздухом Приэльбрусья. В нем я приносил из леса тронутую морозом рябину, янтарную алычу и рубиновый душистый кизил. Один из ремешков на карманчике оторвался, надо было пришить его, но я все время забывал. Ладно, можно обойтись и без ремешка, в крайнем случае его заменит веревочка. Кстати, не забыть иголку и нитку. Я знаю, как трудно без них в походах…
Фляжка у меня тоже есть. Хорошая, алюминиевая, обшитая серым шинельным сукном. Настоящая военная. Если намочить сукно, то вода в ней долго останется холодной даже в самый жаркий день.
И просто необходимо прихватить с собой перочинный нож. Интересно, почему в повестке ничего не сказано про нож? Ведь нож солдату так же необходим, как кружка и ложка, может быть даже он важнее. Нож у меня тоже отличный. Клинок длиной больше ладони, настоящий кинжал. Мне его сделал отец на заводе из чудесной подшипниковой стали. В классе все мальчишки пробовали свои перочинники на моем. Мы рубили лезвие лезвием, и на моем никогда не оставалось зарубок.
Мне хотелось бы взять и компас, но он, наверное, не понадобится. В армии далекие переходы никогда не делают в одиночку. Нет, пусть компас останется дома. Когда я вернусь, он так же будет лежать на столе, напоминая о лесе, Безенге и Голубых озерах.