— Ну, ребята, воздадим же товарищу воинскую честь,— сказал пожилой таманец.— Стройся!
Все стали в шеренгу.
— Взвод, пли!
Один за одним, несколько залпов, грохочущим эхо, разнеслись по горным ущельям...
— Спи, дорогой товарищ, мы не забудем тебя никогда! Ганька взял в руки винтовку пастуха, долго и молча смотрел на нее..-.
— Филькина, ведь, винтовка...
— Да, еще одного из нас не стало,— вздохнул Алешка.
— Ну, голову выше, товарищи!—крикнул пожилой таманец.— Чего носы повесили? Разве вы не таманцы? Стройся, надо своих догонять. Ну! Шагом марш!
Все тронулись в путь.
— Идите, идите, я вас сейчас догоню, сказал тот же таманец. Когда все ушли, он долго еще стоял у могилы.
— И хлопца-то этого я вовсе не знал. — думал он,— что-ж это со мной такое делается?
Смахнув слезу, он сурово окинул взглядом дремучий лес и решительно зашагал, догоняя своих.
— Эх, ведь, не уходят же эти жизни напрасно!
Так с беспрерывными боями Красная Таманская Армия продвигалась вперед, стремясь соединиться с главными военными силами большевиков.
В бою под Армавиром убили Васькиного отца. Сам Васька заболел тифом и при отступлении таманцев из Ставрополя остался в городе. В калмыцких степях от голода и страшной цынги погиб Алешка.
Ганька остался один. Он сильно изменился. Родная мать и та не узнала бы его. Он вырос, почернел, страшно исхудал и вся тяжесть боевой обстановки наложила на него какой-то особый отпечаток. Никто бы не сказал, что ему двенадцать лет, он казался много старше.
Таманская армия таяла с каждым днем. Немногие пробились к Астрахани, но среди пробившихся был и Ганька.
V.
НА НОВЫХ ПОСТАХ (Заключение).
Прошло семь лет.
Ясный весенний день стоял над станицей. По улице шагали два парня,—одному из них было лет шестнадцать, другой казался немного моложе.
Они несли целые кипы книг и газет.
— Ну, Васька,—сказал старший,— теперь наш Ленинский уголок будет одним из лучших в районе. Книг у нас достаточно и плакаты есть. Остается только достать бюст Ильича да материи красной, чтоб покрасивее убрать уголок наш. Где-б это нам денег разжиться?
— Сельсовет даст. Я уж там говорил. Обещали. А ты вот что, Павло, сегодня с докладом-то приготовься получше.
— Да я и так два дня с ними вожусь. Доклад будет часа на полтора.
— Ну, этак ты нас в могилу загонишь. Сократи малость.
— Да уж я хочу подробно расписать все, всю то-есть историю нашей станичной молодежи. Прямо, брат, с 1914 года начинаю, с империалистической войны. И как наших отцов на войну гоняли, и как наши матери без куска хлеба тут жили, и в каком положении вся наша бедняцкая детвора оставалась. Пионеры будут, пусть послушают. Мы тогда про красные галстучки-то ничего не знали и помощи нам ни откуда не было. Собственными руками все завоевывали. А вот теперь, понимаешь ли, когда гляжу на пионера, так сердце радуется. Как ни как, а галстучки-то эти, ведь, мы для них завоевывали. Недаром, значит, все это переносили.
— Да,— вздохнул Васька, -там в горах, под старым дубом пастух лежит. Если бы он мог хоть на минутку встать и глянуть на наш пионерский отряд, на наших ребят, когда они стройными рядами, с знаменем да с веселыми песнями идут— вот бы обрадовался пастух!
— Да, и пастух, и Алешка!.. .
— А ловкая у нас была компания. И отчаянные-ж мы были ребята. Теперь, как вспомню, так и самому не верится. И откуда храбрости столько бралось? На рожон лезли, ни черта не боялись.
— А Фильку помнишь?
— Ну, еще бы Фильку не помнить! Где-то он?
— Да... Занятный был парень Филька. И надо же было нам тогда такую глупость упороть, в пастухи наряжаться!
— А Ганька? Где-то я, брат, читал, что под Воронежем в стычке с Мамонтовым*, мальчишка лет четырнадцати, Геннадий Хрущев, неприятельский броневик под откос пустил. Неужто этот малец наш Ганька? А за подвиг он боевым орденом Красного Знамени награжден.
— А что-ж, возможно, что и Ганька.
— Ну, ты иди в ячейку, а я на минутку в сельсовет забегу. Может быть денег разживусь.
В сельсовете Васька встретился с Ильей Глушиным.
— Ты что, Васька?
— Дела, дядька, дела.
— Погоди, куда спешишь? У меня к тебе тоже дело есть.. Что-ж вы, ребята, в книги закопались, а жизни под носом не видите. Наш Рабземлес спит, как медведь в берлоге, батраки без договора у хозяев работают, а хозяева им шиш с маслом платят, а вам дела до этого нет, что ли?
Васька разинул рот.
— Да ну? Серьезно?