— Чего же он убежал? Наверно на войне очень страшно.
— Ничего ему не страшно. Мой отец ничего не боится, а ушел он потому, что не хочет немецких солдат убивать. Зачем я, говорит, буду их убивать? Что они мне сделали, что я их убивать буду?
— Где-ж он теперь, твой отец?
— Прячется. На мельнице рабочий есть, так он один, только и знает, где отец прячется.
— Так ты что, к этому рабочему идешь?
— К нему. Мать послала узнать, где отец.
Придя на мельницу, ребята нашли рабочего Илью Глушина.. Павлушка передал ему поручение матери.
— Идите за мной,—позвал их Глушин.
Отведя их шагов на пятьдесят от мельницы и убедившись, что поблизости никого нет, Глушин отозвал в сторону Павлушку и сказал:
— Павлушка, отец в железнодорожной будке у Трофима,, так матери и скажи. Пусть не беспокоится. Завтра в это время опять ко мне придешь, да смотри, чтобы мать с тобой ни вещей, ни еды не посылала, а то приметят, куда ты ходишь. А это что за парнишка с тобой? —спросил он, указывая на Ваську.
— А это свой.
— А ты лучше ему не болтай. Держи язык за зубами.
— Ладно уж...
Глушин ушел на мельницу, а мальчики снова отправились-в станицу.
— Ну, что он тебе сказал?—спросил Васька.
— Отец у Трофима в железнодорожной будке.
— А кто этот Трофим?
— Отца знакомый старый.
Придя в станицу, Васька отпросился у матери ночевать у Павлушки на дворе.
Павлушка вынес из хаты краюшку хлеба с солью и поделился с Васькой.
— Знаешь, Васька, что? Мать в хате спит, а мы давай на дворе спать будем.
— Давай. На дворе хорошо.
Достали мальчики старый брезент и устроились под сараем.
— Смотри, Павлушка, сколько на небе звезд. А из чего они сделаны?
Павлушка не отвечал. У -него свои думы были.
— А правда, что до звезды долететь нельзя?
— А мать плачет, — сказал Павлушка,- по отцу убивается...
Умолк и Васька.
— Павлушка, а Павлушка,—сказал он через некоторое время,- а разве твой отец больше не вернется?
— А я разве знаю?
— Разве они его поймают?
— Ого, пусть-ка поймают! Еше посмотрим, кто кому даст. Огец на войне был, он ничего не боится.
— А ты-б на войне боялся?
— Я? Я-б на коне ездил и ничего не боялся.
— А если-б на тебя немцы напали?
— А я-б им сказал: —мой отец вас не трогал, и вы меня не трогайте.
— А ты хотел бы быть солдатом?
— Я? Нет.
— А кем бы ты хотел быть?
— Доктором. Когда я себе палец стеклом порезал, мать меня в больницу к доктору водила. У него там разные пузырьки да банки. Всякие лекарства и желтые воды, и красные, и белые, а в шкафу много разных блестящих вещей лежит,—щипцы, ножи разные, да такие красивые. Как он мне стекло вынимал, так я было орать начал, а он потом белой да длинной тряпочкой палец мне обмотал да еще гривенник на конфеты дал.
Поболтали еще ребята и уснули.
На станицу спустилась темная ночь.
К воротам подошли какие-то люди. Осторожно открыв калитку, вошли во двор. Зарычал пес, залаяли соседние собаки.
— Цыц, ты! — крикнул кто-то грубым голосом.
Собаки не унимались и стали лаять еще громче.
Люди подошли к дверям Павлушкиной хаты и стали стучать.
— Хозяйка, отворяй!
Никто не отзывался.
Стали стучать еще громче.
— Эй, кто там?! Хозяйка, слышь что-ли, отвори!
Собаки подняли неистовый лай.
Ребята проснулись.
— Павлушка, кто это? — спросил тихо Васька.
— А я разве знаю,—тревожно ответил тот.
— Кто там?— спросила Павлушкина мать из хаты.
— Свои, из станичного правления. Отворяй, чортова баба!
— Да кто такие? Чего вам надо?
— Не разсуждай, отворяй? Да цыц ты!- злобно крикнул на собаку отвечавший.
Павлушкина мать вышла во двор.
— Кого вам надо?
— Где муж? Говори сейчас, где муж?
— А я почем знаю,—ответила Павлушкина мать.— Он ушел, а мне ничего не сказал. Я сама с ног сбилась, искавши его.
— Врешь, зубы заговариваешь.
Люди вошли в хату.
— Отца ищут,—сказал тревожно Павлушка.
— Что-ж будешь делать?
— Я к матери пойду.
— Не ходи, а то еще побьют тебя.
— Так что-ж, пускай бьют, а я все равно к матери пойду.
Люди и Павлушкина мать снова вышли во двор.
— Все закутки перероем, а его чорта найдем, говорил чей-то злобный голос.
- Казаки,—шепнул Павлушка.
— Хоть ищите, хоть не ищите, а его все равно нет. Я сама не знаю, где муж.
— Смотри, баба — ответили ей,— найдем—и тебе, и ему голову снесем. А ну, давайте, хлопцы, фонарь.