На следующий день мы с г-ном Гурджиевым прошли около десяти вёрст, чтобы купить живых цыплят. На обратном пути я должен был держать их в руках, потому что у нас не было корзины. Это было ужасное задание, требующее постоянного внимания. Тот или иной цыплёнок всё время стремился выскочить, а тогда – иди лови его! Я держал их за лапки, и вскоре мои руки уже были покрыты свежим куриным помётом. Это было неприятно, в добавление к моему дискомфорту меня накрыла физическая слабость. Когда мы пришли домой, г-н Гурджиев сам зарезал и ощипал цыплят. Захаров и я стояли рядом, готовые ему помочь, если потребуется. Мы думали, что можем научиться чему-либо из того, что он делал.
Ночью я почувствовал себя совсем больным, началась сильная головная боль и что-то похожее на дизентерию. Но на следующий день г-н Гурджиев заставил меня не обращать внимания на моё состояние, встать на ноги и быть активным. Намного позже, когда я выздоровел, он объяснил мне, что благодаря этой активности я собрал определенные силы, которые помогли мне побороть серьёзную болезнь. В тот день я поехал с ним в Сочи за фруктами, и мы остались там на обед. На обратной дороге я лёг в линейке; болезнь прогрессировала. Г-н Гурджиев спросил меня, что произошло. Я рассказал ему, как я себя чувствую, и что я пытаюсь мысленно быть с ним. «Хорошо, Фома, хорошо», – сказал он.
На следующий день после бессонной ночи моя голова горела в лихорадке, и моя жена поняла, что нам совершенно необходимо найти другой дом неподалёку. Больному в таком состоянии, как я, нельзя было оставаться в комнате с одной кроватью и отсутствием комфорта; к тому же мы могли бы вызвать нашу горничную Марфушу, всё ещё находящуюся в Туапсе.
К счастью, прямо через дорогу моя жена нашла пустой дом, принадлежавший, по словам смотрителя, доктору Боткину, личному врачу царя. Доктор Боткин последовал за царём в ссылку в Сибирь (позже он был убит в то же время, что и царская семья). Этот дом был занят смотрителем, но он сказал, что есть ещё маленький домик в саду, который мы можем снять, если захотим. Это был чудесный маленький домик, буквально утопающий в огромном количестве роз, с покрытыми зелёным мхом ступенями, спускающимися к морю, и тропинкой, обрамлённой кипарисами. Переезжая туда, я был почти без сознания, но я видел эти чудесные розы. Для меня этот рай красоты с тех пор был связан с невыносимой головной болью.
Моя жена послала Марфуше телеграмму, велела ей запаковать наши вещи и сразу же приехать. Вскоре та прибыла. Я начал терять сознание, поэтому то, что было дальше, я узнал от жены, когда полностью вернулся в сознание через три недели.
На следующее утро г-н Гурджиев пришёл нас проведать. Увидев, что мне становится всё хуже, он сказал моей жене взять Марфушу и пойти купить еды и всё, что необходимо, пока он останется со мной.
Когда они вернулись, г-н Гурджиев сидел на веранде, его лицо было белым, как его рубашка, и на тревожные вопросы моей жены он ответил: «Сейчас он спит. Я больше не боюсь за его голову, но нам нужно отвезти его в больницу, потому что у нас здесь нет ничего, даже термометра. Позже вы поймёте, что это важно также по другим причинам, – добавил он. – Я сейчас же поеду в Сочи, чтобы найти больницу, и позже мы отвезём его туда вместе».
Г-н Гурджиев ушёл. Я проснулся и… началось. В бреду я хотел убежать. Один раз, когда жена вышла принести что-то из соседней комнаты, я выскочил из кровати и был уже на полпути к окну, но она смогла меня остановить. Она буквально затащила меня обратно. С помощью Марфуши она уложила меня снова в кровать с бутылкой горячей воды, для этого она не нашла ничего лучше, чем бутылка из-под старого вина. Когда она подняла меня в кровати, я поймал её за запястье и чуть не сломал его. А когда она не позволила мне встать с кровати, я взял бутылку и попытался ударить её по голове.
Вечером дела стали ещё хуже. На помощь пришёл Захаров, но даже он, вместе со смотрителем дома, моей женой и Марфушей не могли уложить меня в постель. Моя жена была в отчаянии, не зная, что делать, а г-н Гурджиев всё не приходил и не приходил. Захаров выбегал на дорогу выглядывать его, и наконец, к полуночи мы дождались. Я спал, но когда г-н Гурджиев вошёл в мою комнату, сразу же проснулся и бросился на него с таким неожиданным неистовством, что перевернул стол с горящими свечами, и г-н Гурджиев чуть не упал. Он тотчас же положил руки на мой лоб, после чего я полностью успокоился, хотя и не провалился снова в сон.