– Он «вэшник», – сказал Сашка. – Они сразу ныть начнут.
– Пусть новенький играет, – выкрикнул кто-то из ребят.
– Ну да! «Бэшники» по-любому промахнутся или в него попадут, всё же лучше, чем пустые ворота, – пошутил кто-то из парней.
Решение поставить на ворота новенького не всем нравилось, но, рискнув, Сашка подошёл к отцу Данила.
– Нам нужен вратарь, можно, Данил просто постоит на воротах?
Мужчина, сдерживая слёзы, похлопал сына по плечу и чуть слышно спросил:
– Ты готов, Данька?
– Ещё бы! – ответил паренёк и нескладно пошёл к футбольным воротам.
Стёртые в кровь коленки и локти, свезённые щеки, лбы и ладони рук – вот она, цена трёх пойманных из пяти проведённых пенальти. В тот первый день сентября мы – победители. И победили – дважды: один раз на поле, а второй раз в жизни, ибо мы с Сашкой нашли ещё и друга.
Мотылёк
Мотылёк, «мохнатая бабочка», как заколдованный, всегда летит на свет. Так получилось, что день рождения механика Палыча праздновали в троллейбусе; а почему бы нет, вроде и делом заняты – латаем старого друга, и в то же время празднуем. Гуляли до поздней ночи. Под утро, когда до рассвета осталась пара минут, пошёл ливень. Это сильно повлияло на настроение и самочувствие людей в понедельник. Ещё бы: начало рабочей недели, на дворе сентябрь, холодно и идёт сильный дождь. В такую погоду и вставать-то неохота, не то что идти на работу или по делам. Но сонные, в полудрёме, слегка раздражённые, люди всё же ехали в троллейбусе ранним сентябрьским утром – кто куда. Троллейбус был заполнен полностью, люди в основном стояли, как и я: хотя сидячих мест в избытке, но они мокрые. Ржавая и прохудившаяся крыша машины давно дала течь, а залатать и починить трещины не представлялось возможным, на хозяйственные нужды в троллейбусном управлении, как всегда, не хватало денег.
Мотыльки, слетевшиеся за ночь в троллейбус – тот самый, в котором праздновали день рождения Палыча, утром оказались в ловушке. Они тщетно бились о стёкла, не понимая, что их удерживает. Всё сильнее и настойчивее «мохнатые бабочки» врезáлись в стёкла троллейбуса, казалось, они хотят разбить возникшую преграду. Поначалу я их не замечал, пребывая в утренних размышлениях о работе. Но чем настойчивее один из мотыльков бился о стекло, тем увлечённее я наблюдал за «мохнатой бабочкой» в дождливое утро понедельника.
В одном из окон не хватало резины в раме – куска шнура, что между стеклом и корпусом машины. Щель, в которую спокойно можно вылететь. И я подумал: что ему мешает остановиться на мгновение, перестать бессмысленно биться головой о то, что невозможно разбить, и ползком, не спеша, лезть вверх, пока не доползёшь до спасительной щели? Но нет… откуда понять «мохнатой бабочке» это? Ведь она видит свободу и не видит стекла.
Впрочем, спустя несколько остановок и безуспешных попыток один из мотыльков каким-то невероятным образом просто попал в щель. Секунда. Он немного замер и полетел прочь.
Забавно, но в тот миг вроде бы победы было непонятно, кому действительно повезло. Кто победил? Тот мотылёк, который вырвался из троллейбуса на свободу, где шёл беспощадный ливень, или же его собратья, которые остались в плену железной машины, но и не под дождем? Кто знает, кому повезло больше. Ведь дождь рано или поздно закончится, а железная клетка остановится, распахнув свои двери.
А люди… Они, открывая зонты, выходили на нужной им остановке и шли кто куда. Многие из них даже не заметили каких-то там «мохнатых бабочек», не говоря уже о том, что произошло с одной из них.
Рекорд
– Один. Два. Три. Четыре… – начал чеканить мяч худощавый паренёк по имени Сашка.
– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, – я считал вслух, и буквально вся толпа заворожённо повторяла про себя.
– Сорок один. Сорок два. Сорок три… – Сашка набивал коленками новенький кожаный мячик.
– Семьдесят три, семьдесят четыре, – боясь сглазить, шёпотом считал я.
– Вот чёрт! – на семьдесят пятом ударе выругался Сашка.
Мяч неудачно отскочил от левого ботинка и залетел в палисадник. Вся детвора, следившая за постановкой рекорда, принялась ругать невезучую левую ногу Сашки. Но все как один говорили, что ещё одна попытка уж точно перебьёт рекорд.
– Сергей! – послышался звонкий женский голос за большим каштаном, скрывавшим окна нашей с братом квартиры. – Домой! – так же громко и протяжно прокричала мама.
И мы с братом пошли обедать. На обед был борщ. Он вкусный, но эти куски мяса с белым жиром – это мучение. Поэтому я всегда съедал юшку первой, затем картошку, капусту, свёклу, морковку, а под конец, если заставляли силком, – мясо. Жир зажмурившись я откусывал в самом начале обеда и аккуратно ложкой отодвигал на край тарелки. В тот обед мы впервые с братом попробовали горбушку чёрного хлеба, натёртую молодым чесноком. Сладкий чёрный хлеб, обжигающий нёбо чеснок и крупные кристаллики соли – это было вкуснее конфет. С жадностью съев по горбушке хлеба, мы, пока не видят взрослые, неровно отрезали ещё по одной порции, обрекая на высыхание свежую булку хлеба, добротно натёрли корочку чесноком, обильно посыпали солью с двух сторон и сломя голову побежали во двор.