Вспомнив старого книжника с его вечным ворчанием и строгими взысканьями, вспомнив редкую похвалу рыцаря, Эсташ успокоился и осмотрелся. Ничего ужасного вокруг не наблюдалось. Тот же камень под ногами, те же звезды над головой. Страхи внезапно показались постыдно детскими — как он смеет бояться призраков и теней, когда за спиной сейчас гибнут… кто они ему, кстати? Друзьями не были, а соратниками стать не успели… гибнут за то, чтобы он успел вовремя добраться и предупредить город о нападении.
Радужным надеждам на восторженный прием в Оружейной не было суждено оправдаться. Развеялись они самым жалким образом сразу по прибытии, как только наставник объявил о новеньком и курсанты остались одни.
— Это еще что за крыска?! — прямолинейно выразился красивый юноша, судя по выговору — столичный житель.
Худосочный Эсташ и впрямь терялся на фоне будущих товарищей по оружию, с детства приученных к воинскому делу. Будущие товарищи смотрели недобро. На новеньком было яснее ясного написано, что он им не чета и не ровня.
— Вам не кажется, мессиры, здесь несет какой-то дрянью? — протянул великолепный Эрик дер Клошт, помахав для убедительности расслабленной кистью перед носом.
— Компостом потягивает, — присоединился к избиению незнакомый подросток, оказавшийся впоследствии Карлом Аттом, наследником далекого Асторского герцога.
— Крысами. Из скриптория. Потому что это тамошний служка, — уточнил внимательный к деталям Свен.
— Скрипел бы себе там, хилая морда.
— Представьте, как мы будем смотреться в одном ряду с этим заморышем!
Эсташ замер. Было мучительно жалко себя за эту незаслуженную обиду. Однако можно было стоять и жалеть себя, а можно было переломить ситуацию, как Анхель Жестокий в битве при Этолле. Второе показалось предпочтительнее; Эсташ сжал в руке увесистую чернильницу и что было силы засветил в глаз ближайшему товарищу. Ну, тут и началось.
Анхель, некстати вспомнилось Эсташу, при Этолле как раз проиграл.
Безобразие прекратил Конрад, наблюдавший сцену со стороны.
— У кого избыток молодых сил — прошу на двор. С боевым.
И веселье улеглось. Все вроде как понимали, что наставники не позволят курсантам поубивать друг друга, но связываться с Конрадом не хотел никто. Конрад был самую малость не в себе.
— Спасибо, — попытался поблагодарить Эсташ.
— А вот этого не надо, — грубо отрезал Кондор и вышел вон.
Остальные переключились на обсуждение северной грубости; про Эсташа временно забыли.
Да, друзьями они определенно не стали. Как и боевыми товарищами — бой идет без него. Ему же суждено бесславно сгинуть в проклятой дыре, потому что его сочли самым бесполезным, и кто? Злые насмешники, никчемные третьи сыновья обедневших фамилий, безграмотные великовозрастные дурни. К тому же Ущелье непроходимо, тем более для него, ничтожного. Зачем же превозмогать себя, если можно уютно умереть прямо здесь?
Тут Эсташ заметил то, что следовало заметить раньше. Под ногами булькало и чавкало. Отчетливо потягивало гнильцой. В воздухе, прежде прозрачном, повисла неприятная взвесь. Четкий черно-белый мир ночи сменился болотной мутью. Как будто в сердцевину гнилого овоща угодил. Тяжелый сладкий запах гнили дурманил голову. Более всего хотелось опуститься на колени, прямо в хлюпающую грязь, обнять себя руками, сжаться в точку, бесконечно осознавая свою бессмысленность и несправедливость окружающего мира.
И откуда только здесь, в скалах, взялось болото? Трезвая мысль прояснила голову, Эсташ уцепился за нее, как за веревку, брошенную тонущему, вытягивая себя из трясины жалости и самолюбования. С трудом сделал шаг, второй. Стало легче! Еще несколько шагов, и в голове окончательно прояснилось. Накатил стыд за пережитые гадкие мысли и облегчение: первую ловушку прошел. Эсташ осторожно обернулся. Позади, между четких скальных стен Ущелья, стояло мутное курящееся облако. Так это же бродячая топь! Еще в детстве доводилось слышать страшные истории о трясине, чуть было не затянувшей путника там, где отродясь болот не было. Находили потом таких раздутых, в тине и иле, прямо на сухой земле.