— Да, конечно.
Павел брел под дождем, наступая в лужи. Холодные капли били в лицо, стекали с мокрых волос за шиворот. Деревья с поредевшими кронами роняли на асфальт последние листья, добавляя все новые фрагменты к желто-красной мозаике под ногами.
Наверное, точно так же листья падали и в ноябре 1941-го, когда враг мчался по Родине, сея смерть, боль и разруху, с каждым днем подбираясь к столице. И, должно быть, так же они падали в ноябре 1944-го, когда враг был отброшен за границу и все сильнее ощущалось дыхание победы.
Дело жизни Феклиной останется незавершенным. Не вписывается в спущенные «сверху» ориентиры. И все же Павлу думалось, что читатели «Бюллетеня» станут чуть обделеннее, когда получат выпуск, в котором могла быть, но не оказалась правда об их предках и великой войне.
А еще он чувствовал, что не получится у Инны его портрет. По возвращении домой он увидит очищенный от краски холст и печальное лицо жены. Не вышло. Хотя она старалась. Как и он с этим делом.
Да, не вышло. Хотя могло бы.
Викентий Петрович одиноко сидел в кабинете, сжимая в руке холодный металлический шарик инфокона.
Хороший парень — Павлик. Идеалист. И это правильно, Но иногда чревато казусами. Этическими. Вот Кван бы на его месте спокойно переписал отчет. А Халл, пожалуй, на это место бы и не угодил — соображает сам, что к чему. Потому-то никого из них Викентий Петрович на «минусовой» и не водил. А идеалиста Карева — уже два раза. Ему иначе не объяснишь. Хотя все равно завтра он подаст отчет в том же виде. Переложив тем самым бремя выбора на совесть начальника.
Вспомнилась одна из бабушкиных историй, слышанных в детстве. Незадолго до Второй мировой бабушка бабушки слышала предание, что перед концом света пойдет черный снег. И вот однажды, в декабре 1941-го, выйдя на Лубянскую площадь, девушка увидела, что с неба сыпятся черные хлопья, оседая темными сугробами на обледеневшей мостовой. Это падал пепел от миллионов документов, сжигаемых НКВД в преддверии ожидаемой сдачи Москвы…
А вот сейчас, по сути, в такой же черный снег ему придется превратить отчет Павлика. Электронные циферки и буковки, сокрытые в шарике инфокона…
А если все-таки?… Ведь не уволят же его. Выговор, конечно, гарантирован. Ну так — можно повиниться да заверить, что впредь подобного не будет. Ну, поставят нелестную отметку в личное дело. Ну, дальше начотдела не повысят — да не больно-то и хотелось… Но зато в том, девятнадцатилетней давности споре он сможет последнее слово оставить за собой. Сможет доказать, что, очутившись на месте Егорова, способен поступить по совести, а не по инструкции…
А в остальном… даже если пропустит отчет комиссия и выпускающий внимания не обратит — великого переосмысления истории все равно не случится, что бы там ни фантазировал Павлик. Люди из компетентных органов позаботятся о том, чтобы широкого резонанса не было. Историки и журналисты послушно промолчат. А значит — просто каждый из читателей узнает правду и сам для себя решит, принимать ее или нет. Разделив тем самым груз выбора, который поочередно взваливали на себя Викентий Петрович, Павлик и эта его упёртая историчка… как ее там… Феклина.
— Привет! Как ты сегодня рано…
— Да, начальник отпустил.
— Ой, как же ты вымок, бедняжка! Я же тебе зонтик давала…
— Прости. Забыл на работе. Ничего, сейчас обсохну. Как там… мой портрет поживает?
— Сейчас увидишь. По-моему, удался!
Максим Степовой
СВЯЩЕННОЕ ПРАВО НА ЖИЗНЬ
Огромный, размером с маленькую луну, корабль-матка, именуемый «Оплот Свободы», вынырнул из гиперпространства на расстоянии десяти астрономических единиц от желтого карлика, известного по Астрономическому каталогу звезд как Вольта-3, и начал переход к досветовой скорости. Бешеным хороводом пронеслись планеты и скопления астероидов, пока наконец прямо по курсу не показалась ярко-голубая, скрытая пеленой облаков планета. Корабль вышел на планетарную орбиту и выпустил рой спутников слежения. Хозяева «Оплота» желали удостовериться, что планета действительно пригодна для обитания. Результаты первичного сканирования превзошли все их ожидания — они нашли планету-двойника их родного, далекого мира…
…Спустя шесть стандартных земных суток, глубоко в чреве рукотворного металлического монстра, в комфортабельной офицерской каюте, коммандер доблестных десантных войск «BUC»[65] Сэмвел «Джуниор» Льюис с удобством расположился на собственной кровати, трансформированной в «оздоровитель», и любовался вмонтированным в переборку отсека трехмерным анимированным изображением, на коем Бог-Президент Благословленных Корпораций свергал в преисподнюю проклятого Коммунофашиста. Опутанное приводящими ремнями тренажера, огромное, черное как смоль тело десантника сочетало мощь буйвола с грацией ягуара. Грубое лицо коммандера словно высекли из камня, к тому же Льюис был лыс, как шар для пула: чтобы избежать ежедневного бритья, он давно удалил с головы все волосы, кроме ресниц и бровей. Могло показаться, что коммандер представляет собой классический пример бравого вояки, которого ни разу в жизни не посетила ни одна отвлеченная мысль. Это было бы заблуждением. Коммандер Льюис был далеко не так прост, как казался, а иногда умышленно хотел казаться. Вот и сейчас, вместо того чтобы считать количество выполненных упражнений, он неторопливо размышлял на различные темы, редко волнующие даже высокопоставленных сотрудников Корпораций. «Оздоровитель» мерно сокращал могучие мышцы. Для того чтобы не смотреться убого на фоне последнего поколения генетически измененных солдат, необходимо было поддерживать форму даже во время отдыха.