Пусто вокруг стало. Так и стоял я в пустоте, пока не закричали вокруг и не ринулись вперед.
Помню: лечу. Щит у меня, меч и дротики — а я не бегу, а лечу. И — веришь? — солнце бьет сверху алым, а в ушах медные звоны и песня горной лавиной ревет. Слов не понять, а поешь вместе со всеми. Помню: синие Драконы. Кожаный доспех, а рубаха синяя. И как эта синь в красное одним мазком обращается. И кажется: вот она, Ала, рукавом в танце плещет. Зовет: сюда, за мной, вперед!
Нашел я ее уже на рассвете и вынес, как мечталось, на руках. Куницы хотели забрать ее с собой, а я сказал: «Здесь хороните, жена она мне теперь. На ноже мы кровь соединили». Виг ответил: «Нет у меня больше сестер, и ты у Белок последний мужчина остался. Будешь мне братом. Приводи своих женщин, мой род примет вас».
Так и вышло, что брат Вига Куницы — Белка из Виноградной долины.
Павел Журенко
УХОДЯ, ОГЛЯНИСЬ…
Найвин смотрел на верхушки деревьев. Косые утренние лучи заставляли их отбрасывать длинные тени. В это время дня в лесу рядом с городом было удивительно красиво. Но Найвин и не думал любоваться природой. Он пытался найти выход и не находил его. Он был в ответе за всех тех, кто верил ему. За своих воинов, за их семьи, за стариков и детей. За всех. Он обязан был защищать их всеми силами. Даже теперь, когда любое сопротивление казалось обреченным на провал.
Сзади послышались легкие, почти неслышные шаги. Найвин и не оборачиваясь мог узнать этого человека, ближайшего помощника и лучшего друга.
— Лэт, ты пришел мне что-то сообщить?
— Нет, разведчик еще не вернулся, если ты об этом.
— Он обещал вернуться на восходе. Если его схватили…
— Сомневаюсь, Найвин, в своем деле он лучший. Если потребуется, его не смогут обнаружить даже они. Какие бы обстоятельства ни заставили его задержаться, я уверен, он скоро будет.
Лэт едва успел закончить фразу, когда невдалеке от них раздался тихий голос:
— Приятно слышать.
Обернувшись, они увидели появившегося из-за деревьев человека. Это был парень лет двадцати пяти. Он шел настолько плавно и бесшумно, что, казалось, не касался земли. Но уже через мгновение плавность исчезла, походка обрела твердость и упругость, послышался звук шагов, шорох приминаемой травы и тихий треск попадающихся под ноги веточек. Теперь он шел не скрываясь.
— Ты действительно лучший, — произнес Найвин, оценивающе оглядывая подходящего разведчика. — Я рад, что у нас есть такой боец.
— Спасибо, командир, но, думаю, сейчас нам это не поможет.
— Значит, у тебя есть что нам сообщить? Идем в дом.
Возвращения разведчика в комнате ждали еще четверо воинов. Найвин собрал на совет самых опытных и бывалых. При появлении разведчика все четверо без слов повернулись к нему. Тот, ничуть не смутившись, уселся за стол. Сам Найвин расположился на подоконнике и коротко бросил:
— Рассказывай.
Спасти их могло только чудо, случайность. И есть ли смысл на это надеяться, зависело от того, что они сейчас услышат.
Парень чуть помолчал, видимо, собираясь с мыслями, и начал:
— Все так, как мы и ожидали. Лишь немногим хуже. На нас идет, по их меркам, небольшое войско, — он с кривой улыбкой обвел взглядом присутствующих, — в нем всего-навсего около тысячи человек.
Как я понял, западнее нас никого не осталось, все уничтожены. В некоторых местах захватчиков встречали армии, в несколько раз превосходящие числом, — он коротко вздохнул, — но и они разбиты без особых затруднений и потерь. Кстати, сильных различий в количестве противника не делается — то войско, что идет на нас, также могло бы пойти и против четырех, и против пяти тысяч. Возможно, были бы чуть большие потери, но и только, результат бы не изменился. Захваченные земли очищаются полностью. В живых не оставляют никого, поселения и города, если могут, сжигают и ровняют с землей, если не могут — просто освобождают от жителей.
Найвин слушал и чувствовал, как в нем все сильнее и сильнее растет раздражение. То, как говорил этот парень, ничего другого и не могло вызывать, разве что еще и злость. Мог бы подбирать слова и помягче, хоть сути это и не меняло. Как будто не в его родной стране «очищаются земли», как будто не его дом будут «ровнять с землей», словно не от его родных и близких будут «освобождать» город.