Кореец подпрыгнул на мягком ковре и с сокрушительной силой выбросил ногу вперед. Ох, хорошо бы сейчас в этой комнате был Шамиль. Удар ногой разбил бы ему кадык, из горла хлынула бы кровь. После таких ударов люди не живут...
Резко вдохнув воздух ртом. Кореец с напряжением выдохнул его через нос, изгоняя вместе с ним из себя злость.
Ох, Шамиль... Сам Кореец не был изнурен страстями, которые жгли других. Свою деятельность он воспринимал просто как ремесло, которое необходимо делать как можно лучше, чтобы быть конкурентоспособным. Интересовали его только деньги. И вся эта кутерьма с матросами, с контрабандистами, с гонщиками машин нужна была для одного - чтобы набухали счета в немецких банках и на Кипре. Но он видел, что многие его соратники и конкуренты вкладывают в дела слишком много лишних эмоций. Они на седьмом небе от осознания своей исключительности, от того, что имеют возможность давить, унижать, уничтожать людей. Наслаждаясь ощущением, что их по большей части никчемные личности выше других, они сами не понимают, что попадают в злой круг. В нем самая жалкая шестерка упивается тем, что давит лоха. Валет рад возможности давить и лоха, и шестерку. Пахан давит всех, перед ним ползают на брюхе, и он упивается властью и силой. Людям слишком нравится карать и миловать и не нравится, когда карают и милуют их. Они сидят на этих эмоциях, как на наркотиках, и не понимают, что круг заколдован, всегда найдется тот, кто рано или поздно отнесется к тебе так, как ты относился к другим. И тогда заставят жрать землю уже тебя. Кореец с его восточным отношением к жизни отлично ощущал это и не множил зло без необходимости. В отличие от Шамиля - наиболее яркого представителя этого алчущего племени.
Шамиль умел неистово ненавидеть. И Кореец, кляня себя за это, научился у него тому же. Сегодня он ненавидел Шамиля люто. И готов был даже жертвовать большими деньгами, лишь бы полюбоваться на его холодный труп. И историю с обратным рейсом самолета затеял больше не из-за того, что она сулила большие деньги - доходы едва покрыли расходы. Вся радость была в том, что он представил, как вытянется у Шамиля морда. И как тот будет метаться по кабинету, мечтая о том, чтобы зубами порвать Корейца, и понимая, что из этого ни шиша не получится, поскольку Кореец лег на глубину и где он - не знает никто. А потом выстрел гранатомета разнесет кабинет сигаретного воротилы, осколки пробьют его сонную артерию, войдут глубоко в тело, взрывная волна придавит, выбивая жизнь...
Получилось не так, как рассчитывали. Шамиль почти не пострадал. Он счастливчик. Ему слишком долго везло.
- Акцию провели дерьмово. Вся беда, что команду мы создавали, когда вопросы выяснялись с помощью кулаков. - Кореец уселся в кресло.
- Хорошее было время, - улыбнулся Ломоносов, взор затуманился воспоминаниями.
Десять лет назад они громили кооперативные забегаловки вдоль приграничной трассы, били стекла перегонщикам машин и ходили на них врукопашную, ставили на уши магазины, разносили на дрова в кафе-неплательщиках мебель.
Золотое время. Они, новоявленные Робин Гуды, борцы с кооперативной заразой, упивались новым ощущением безнаказанности и свободы, как у собак, которые всю жизнь сидели на поводке и имели право только лаять на прохожих, но вдруг с них сняли ошейники и разрешили вцепляться зубами в кого угодно. Они и вцеплялись. Сначала бестолково, постоянно схлестываясь с такими же спущенными с ошейника конкурентами. После жестоких разборок многие отправлялись по больницам, гораздо реже по моргам. Они наглядно учили всех воспринимать команду Корейца как силу, неизбежную и непреодолимую, подобно ураганному ветру с Балтийского моря. Они внушали, что можно разделаться с одним членом команды, можно посадить еще парочку, но организация останется. И она будет мстить. Они учились понимать - группировка взрастает, как на дрожжах, на мифах вокруг себя и на страхе.
- Да, хорошее, - согласился Кореец. - Но оно прошло. А мы все выясняем отношения, бодаясь крепкими лбами. Махая бейсбольными битами.
- Почему? - обиделся Ломоносов. - Мы и стрелять можем.
- Можем... Но вся стрельба из той же оперы, как и драка с колами деревня на деревню. Один хороший киллер стоит сотни тупых "быков".
- Количество тоже много значит.
- Ты Шамиля пойдешь штурмом брать? Как Измаил - со штурмовыми лестницами, артподготовкой?
- Не так, конечно.
- Нужен хороший киллер. Ане пацаны, палящие, зажмурившись, куда ни попадя.
- Пацанов-то у нас мало, - возразил Ломоносов.
- Профи у нас мало, - отмахнулся Кореец. - Морду разбить - всегда пожалуйста. А завалить втихаря, красиво, чтобы душа радовалась, - нет. По Шамилю нужно работать профессионально.
- Он-то по нашим следам всю свою свору пустит.
- Пустит.
- Может, со стороны спеца пригласить? - спросил Ломоносов. - У москвичей позаимствовать?
- И показать себя лохами? - усмехнулся Кореец. - Спрашивается, что за такая шайка-лейка, где спеца по мокрым делам приличного нет?
Раньше было принято приглашать для ведения боевых действий наемников со стороны, которые за деньги без задней мысли будут крушить, кого закажут. Оно выгодно - приехали парни из тмутаракани, грохнули, кого их просили, по списку, получили деньги по прейскуранту и улетучились, как дым. Особенно прославились рязанские разборочные команды, парни там все сплошь из десантуры, знающие толк в войне. И накрошили они по заказам человек двести по России, целые группировки выводили под корень, когда шли большие дележи самых лакомых кусочков нефтеперегонных заводов, импортно-экспортных операций с автомобилями в Тольятти. Но сегодня признано хорошим тоном решать свои проблемы самим.
- Так-то оно так, - кивнул Ломоносов. - Но...
- Что "но"?
- Со своими киллерами обязательно возникают проблемы.
Он был прав. Высококвалифицированные киллеры в бригадах со временем начинают ощущать свою исключительность и становятся опасными. Часто от них приходится избавляться, если только они не успевают раньше избавиться и от пахана, и от своих недоброжелателей, взяв верх в бригаде. Обычно они относятся к той категории людей, которые привыкли пробивать любые стены, и не терпят над собой никого.