– Она тебя любит.
Я так и подскочила. Молчунья заговорила!
– Что? – переспросила я, поворачиваясь к Сидо, которая, кстати, за весь вечер не съела ни крошки.
– Она хочет быть твоей подружкой, – гортанно пояснила та, снова припав к сигарете. – Салли.
И тут, возможно, впервые в жизни, я потеряла дар речи. На секунду.
– Что? Не может быть!
– Понаблюдай, как она на тебя смотрит, и все поймешь. Ты не сможешь себе солгать.
Солгать-то я могу, но чего ради? Если уж быть абсолютно честной, следует признать, что есть вероятность… хоть и небольшая… что я подозревала о чувствах Салли.
С какой стати одинокая лесбиянка проводила бы столько времени с гетеросексуалкой, пренебрегая вечерами в барах, где, возможно, могла встретить любовь своей жизни, если только любовь ее жизни не сидела все это время прямо под носом?
Гетеросексуалка. Ее коллега. Лучшая на свете (разумеется, для нее).
Ты не слишком зазнаешься, Джинси? Кто сказал, что Салли считает тебя любовью своей жизни? Может, она просто хочет пару раз перепихнуться с тобой, и все?
От этой мысли мне стало дурно.
– Пора бежать, – пробормотала я, бросая на стойку смятую двадцатидолларовую бумажку и хватая сумку в надежде убраться, прежде чем Салли вернется из туалета.
Сидо невозмутимо пожала плечами и закурила очередную сигарету. Я выскочила из бара через вращающуюся дверь.
КЛЕР
ПОМОЩЬ СВЫШЕ
«Супружеская жизнь состоит из компромиссов».
Я слышала это с тех пор, как повзрослела.
И не понимала одного: компромисс начинается гораздо раньше замужества. И включает в себя не только мужа, но и родителей. Его и своих.
Ради миссис Каррингтон я пообещала взять фамилию ее сына.
Ради матери согласилась устроить предсвадебный прием с преподнесением подарков в Мичигане, чтобы смогли прийти все тетки, кузины и соседи. Люди, которых я не видела годами. Люди, которых в общем-то и не хотела бы видеть.
Но ведь этот прием – не только для невесты, но и для матери!
Наверное, именно поэтому чем больше приближался великий день, тем сильнее я паниковала.
Подумывала даже прикинуться больной, чтобы не ехать в Мичиган. Но отвергла эту идею как трудноисполнимую.
В Бостоне мне приходилось изображать любящую невесту перед Уином. А теперь, в довершение ко всему, придется притворяться перед матерью?
Я и без того жутко погрязла в обмане. Вряд ли у меня хватит актерских способностей одурачить кого-то невразумительными желудочными болями. А кроме того, ложь требует такой невероятной энергии!
Вероятно, именно из-за постоянного вранья я так сильно похудела после помолвки. Но я держалась. С помощью ничего не подозревающих подруг старалась все вынести и с мрачным упорством двигалась к цели.
Как-то вечером мы с Джинси и Даниэллой встретились в ресторанчике «Ни с того ни с сего». Джинси каким-то образом раздобыла билетик на выпивку со скидкой, действительный от пяти до семи вечера.
У нее просто дар откапывать подобные клады. Думаю, детство, проведенное в нужде, имеет свои преимущества. Лишения обязательно окупятся позже.
Когда мы уселись у стойки бара – по инициативе Джинси, которая часто предпочитает бар столу, – и сделали заказ, Даниэлла вытащила из сумочки газету и попросила потерпеть, пока она прочтет статью.
Даниэлла утверждает, что не любит читать, но я почти всегда вижу ее с газетой или журналом. Ее внешность, зачастую вызывающая, находится в постоянном противоречии с любознательным и пытливым разумом. Она очень много знает.
Правда, все ее знания касаются определенных тем.
– Ну и что особенного в этом созерцательном образе жизни? – нахмурилась Даниэлла, швырнув наконец газету на стойку. – Вы читали рецензию на этот крохотный французский фильм о каком-то старом монастыре? Лично я не понимаю эту историю с монахиней и монахом! Они же ничего не делают! Только молятся целыми днями. Можно подумать, это кому-то интересно! Лучше бы сделали что-нибудь полезное для общества!
– Они и делают, – спокойно возразила Джинси. – Молитвы тоже приносят пользу. Пойми, они молят Господа о твоей душе, потому что у тебя не хватает на это времени.
– А если я не желаю, чтобы они молились за меня?
– Ничего не поделать, они молятся. Это их призвание.
– Небольшая молитва никому еще не повредила, – вставила я и тут же почувствовала себя идиоткой, способной выражаться одними штампами.
Я заметила, что за последний год мой лексикон сильно обеднел.
Похоже, я обленилась.
А лень означает безразличие к себе.
– В конце концов, какое тебе до этого дело? – продолжала Джинси. – У нас свободная страна. И каждый делает то, что считает нужным. Ты же не встречала ни одной монахини, пытающейся не пустить тебя в маникюрный салон, верно?
– Разумеется, пусть делают что в голову взбредет, – отмахнулась Даниэлла, выразительно закатывая глаза. Я заметила, что сегодня она наложила на веки розовые тени с блестками. – Но мне не обязательно этим восхищаться!
– Хочешь сказать, – неожиданно спросила я, изображая равнодушие, – что склонные к созерцанию люди молятся за души всех людей? И некатоликов тоже?
– Полагаю, да, – кивнула Джинси. – Конечно. Ведь они как святые! И молятся за всех. У всех равные возможности…
«Наверное, это и делает их святыми», – подумала я.
– Значит, если бы я попросила их помолиться за что-то особенное, очень важное, ну, ты знаешь…
– Не знаю, – покачала головой Джинси. – Но все равно продолжай.
– Как мне попросить их помолиться за меня? То есть за то, чтобы мое желание сбылось…
– Да, – поддержала Даниэлла. – Интересно, где найти такую монахиню, которая молилась бы за всех. Разве они не изолированы?
– Хочешь сказать «не уединяются». Пожалуй, самое точное определение – «удаляются от мира».
Джинси нахмурилась:
– Не знаю. Может, поискать в Интернете?..
– А что, у монахинь уже и сайты есть? – взвизгнула Даниэлла.
Джинси ойкнула и прикусила губу, словно сообразив, что ляпнула.
– Может, и нет. Но послушайте. В наши-то дни! Маркетинг – это все. И монахиням тоже нужно жить. Понимаете, монастыри существуют на пожертвования людей, за которых молятся особенно усердно. Да, но прежде монахи должны разрекламировать себя, чтобы люди узнали об их существовании. Верно? А потом нужно напоминать людям о том, что они все еще есть и никуда не делись. Вот вам и маркетинг!
– Можно мне посмотреть статью? – спросила я, снова пытаясь не выдать себя.
Даниэлла протянула мне газету. И пока они с Джинси о чем-то толковали, я нашла рецензию на небольшой французский фильм.
ДЖИНСИ
СВЯТЫЕ СЕСТРЫ
Этой ночью, когда Уин уже спал, тихо похрапывая, я уселась на кухне со своим ноутбуком и вошла в Интернет.
Я не зажигала света; мерцания экрана было вполне достаточно, а, кроме того, не хотелось будить Уина. Не хватало еще, чтобы он застал меня за печатанием слов «молитва» и «монастырь».
Я как бы отчетливо услышала его доброжелательный и вместе с тем снисходительный смешок.
«Уин потакает твоим маленьким капризам, – прошептал внутренний голос. – Как мило с его стороны».
Почти сразу же я нашла сайт группы монахинь, называвших себя Сестрами Белой Розы Марии. Их монастырь находился в том предместье Чикаго, которое, насколько мне известно, не пользовалось доброй славой. Судя по сведениям, обитель была основана в начале двадцатого века.
Я дрожащими руками стала печатать свое прошение.
Именно так они его называли. Прошение о молитве.
«Привет», – начала я, но тут же стерла слово. Слишком фамильярно.
Может, идея вообще дурацкая?
Впрочем, других у меня не было.
Я глубоко вздохнула, подумала, и слова пришли сами.
«Дорогие сестры! Спасибо за то, что согласились рассмотреть мое прошение. Но вы должны знать – я не католичка. Однако моя подруга Вирджиния, воспитанная в заветах вашей церкви, заверила меня, что вы не отказываете никому, нуждающемуся в вашей помощи».