Егор Уланов
Наше — не наше
СОСЕД
Живу я в шоссе Хорошевском:
Однушка — девятый этаж;
С женою, без шика и лоска,
И сын уже взрослый у нас.
Мы вроде бы люди простые
Уже пятьдесят за спиной,
Но стали как дети шальные
Мы часто скандалить с женой.
Она меня мнёт как котлеты,
Я жму её, точно канат.
Такие танцуем балеты,
Что стулья да чашки летят…
Такие я ей комплименты!..
Соседи уже, говорят,
Разводят опять сентименты
И вызвать грозятся наряд.
Ох вы же попробуйте сами,
Смотря своей жизни в глаза,
Не бить себя в душу камнями,
Не видеть в усталой врага.
Ведь я всю ей душу поло́жил,
Как в гонке игрался в бега!
Я с ней её горести про́жил,
Не плакался и не стонал…
А эта-вот мне не позволит
И лишнюю кружку с утра,
Чуть-чуть так и сыну трезвонит:
«Беги же меня защищай!».
Я знаю, ей бабьего мало…
Однушка, замшелый ремонт,
Вот помню, что как-то сказала:
«Ни шубы, ни новых сапог».
Да я ли не рад был вначале?
Всё ей золотые шелка!
Вот только года поизмяли
Красу моего кошелька.
И я от такого резону
Куплю себе три пузыри́
Включу на колонке Кобзона,
На громкость сто тридцать три
И весь перед ней растемяшусь!
Плевать — на часах три утра,
Как душу я рву тельняшку
И спьяну кричу ей: ПОШЛА!
А та, да по-бабьему в слезы,
Уж это меня не проймет!
Расскажет мне прошлые грёзы
Да молча на кухню уйдет.
Зачем меня мучит не знаю:
Я сам ли ни помню ль тех грёз,
Но горьким умом понимаю
— Уже не достать нам до звёзд.
Уже у нас будет такая…
Простая, немытая жизнь
До старости самого края
И дальше куда ни возьмись…
Да что же всё ною да лаю!
Я с треском вгрызаюсь в стакан
И молча в углу засыпаю,
Как висельник весел и пьян.
А утром её подачки:
На скатерти завтрак дымит.
Возьму восемь тыщ из заначки,
Чтоб вечером всё повторить.
И вот прикорнул на диване,
Жена побрела в магазин,
Тут слышу за стенкой в тумане
Играет густой «ПИАНИН».
Сосед — молодой бездельник,
— Придумал же в полдень играть!
И так каждый день, мошенник,
Он людям мешает спать.
Вдруг слышу мелодию — слёзы
И тяжесть рванула в груди;
Играет он «белые розы»
И грёзы, и младость… прошли.
Песня подъезда
Я был обычным типовым подъездом,
В меня входило множество людей.
Зеленых стен спокойное соседство
И ростом весь пятнадцать этажей.
Я был красив, упитан, безопасен,
Но вдруг жильцы остервенели в край:
Наставили дверей — резон их ясен,
Да тесно стало всем, хоть волком лай!
И, кстати о волках, так их собаки
Мне стены грызли, рвали мне бока.
А я терпел, как конь на биофаке,
Лишь зубы сжал и заскулил слегка.
Ну а недавно, гады, затопили
И выстудили — прямо среди дня.
Потом во мне прям в форточку курили,
Бычки свои тушили об меня!
Ведь был обычным молодым подъездом…
От злости зеленею в плесень я!
Теперь же все пугают переездом:
Мол, страшно жить — уедем навсегда…
А хоть один помог бы — подал руку;
За двадцать лет ну хоть один ремонт!
Ругают ЖЭК, но продолжают муку,
Да только больше вешают замков…
Мне холодно, мне душно, мне паршиво
От этих душ внутри, от их шкафов,
Тяну́щих мне площа́дочные жилы,
И пахнущих гниением мозгов.
Мне слышно их завистливые речи
Сквозь вентиляций кухонных заслон.
Ведь далее с полгода не далече
Напротив новый выстроили дом.
И там подъезд просторный и стеклянный,
И чистый неломающийся лифт!
Мне снится сахар, ящик деревянный,
А после красный гексогенный взрыв.
И тот подъезд стеклянный по соседству
В труху летит уж с красотой своей!
Я стану им любимейшим подъездом,
В меня входило множество идей…
Во мне бывало только три скандала,
Во мне когда-то проживал поэт.
Меня за то одно любить пристало,
Что дом моими трубами согрет!
Люби меня, мой ненаглядный житель,
Живи во мне до гробовой доски.