Подсудимые, не понимая, что от них хотят, но чувствуя уже по какому-то радостному движению в зале и особенно по лицу адвоката и судей, что фортуна повернулась лицом в их сторону, молчали, вопросительно глядя на защитника.
– Просuте,просuте! – энергично и радостно, со смеющимся лицом зашептал адвокат, подскочив к ним.
Упоенный успехом, в эти моменты он любил своих подзащитных. И его радость передалась Горшкову и Лобову. С недоумевающими, полусмеющимися лицами они взглядывали то на адвоката, то на судей.
Председательствующий, спешивший поскорее закончить утомивший всех процесс, быстро обошел стол и приблизился к подсудимым почти вплотную.
– Про сите о снисхождении, что ли? Ну? – внушительно-ласково спросил он.
– Да просuте же! – еще энергичнее шепнул адвокат, толкнув в бок Горшкова.
– Просим, просим, – улыбаясь и кланяясь, в один голос сказали Горшков и Лобов; буркнул что-то и Сашка, неуклюже наклонившись головой и корпусом и сверкнув исподлобья повеселевшими глазами.
Судьи удалились в свою комнату для постановления приговора.
Опять был дан перерыв, но почти никто не уходил из зала. Все ожидали приговора, с усиленным любопытством разглядывая подсудимых, к которым вдруг у всех проявился особенный интерес.
XX
удьи очень спешили, и лишь только они остались одни в своей комнате с плотно прикрытой дверью, правый член, подходя к столу, заявил:
– Я стою за высшую меру наказаний, вы мое мнение знаете, Николай Афанасьевич.
«Знаю тебя, – подумал Бушуев. – По-твоему, все мужики – быдло, которых за малейшую провинность надо драть розгами».
Он с усталой улыбкой опустился за тот же стол, заваленный сложенными грудкой затасканными и запачканными чернилами и карандашами томами законов в потрепанных переплетах.
– Знаю, знаю, – ответил Бушуев правому члену, с неопределенной усмешкой.
Тот, развернув газету, продолжал высказывать свое мнение.
– Присяжные дали им снисхождение, и я нахожу, что и этого за глаза довольно. А это дело, по моему мнению, вопиющее. Тут была наличность умысла, только предварительное следствие ниже критики.
Высказавшись и заранее зная, что Бушуев повернет земца в какую захочет сторону, он уткнулся в газету.
Еще идя сюда из зала суда, Бушуев подумал, с какой стороны лучше подойти к Маеву, чтобы тот присоединился к его мнению.
Земец для суда был человек случайный и новый. Так как он был почетный мировой судья, то его позвали сегодня в суд заменить собою заболевшего члена Вержбановского.
Бушуев раза два встречался с ним в одном знакомом доме и теперь припомнил рассказ о том, как в «дни свободы» Маев – сам землевладелец и заводчик, выступал на митингах и горячо ратовал за принудительное отчуждение частновладельческих земель в пользу крестьян, а фабрик и заводов в пользу рабочих.
Из этого он заключил, что земец – прогрессист и столковаться с ним нетрудно.
– Страсть у этого Моргунова затягивать процесс, – сказал Бушуев, обращаясь исключительно к Маеву. – Сегодня он еще был милостив, мало гонял эксперта. А речь блестящая! Как вы находите, Валерьян Семеныч?
– Да. Талантливый человек.
– И в сущности почти не прибегал к натяжкам. Положения товарища прокурора разбил окончательно, камня на камне не оставил. Ведь, в самом деле, нельзя на таких шатких основаниях обосновывать обвинение в умышленном нанесении смертельных побоев. Вы как думаете?
– Да…
– Я бы полагал, – с живостью продолжал Бушуев, берясь за перо и пододвигая к себе печатный бланк приговора, – дать подсудимым снисхождение и с нашей стороны. Ведь юноши, водка, темнота, дикость. Ну, что с них взять?
Правый член вздохнул и бросил газету на стол.
– Я стою за высшую меру наказаний, – опять заявил он. – Присяжные уже дали им снисхождение, кроме того, ввиду их несовершеннолетия, мера наказаний понижается на одну степень. Зачем же еще мы будем давать? Это было бы поблажкой.
– Если уж присяжные – люди их среды – нашли возможным дать подсудимым снисхождение, почему же мы должны быть жесточе мужиков? Вы согласны, Валерьян Семеныч?
– Совершенно согласен…
– В таком случае, вы, Василий Владимирович, оказываетесь в меньшинстве. Снисхождение дано.
Правый член, страдавший нервным тиком, только фыркнул и вздернулся плечами, как бы говоря: «Я это знал. Только кончайте скорее».
Маев, помня предупреждение полковника, хотел было рассказать об них и разъяснить Бушуву, что он только вообще с ним согласен, а об этом деле намерен поговорить особо, но Бушуев так решительно и быстро стал заполнять пробелы на бланке своим некрасивым, разгонистым почерком, что Маев перебивать его не решился.