– И тебя с ним на придачу уберем! – задорно крикнул задетый за живое Лобов.
Сашка жестом руки остановил готового зарваться приятеля.
– Слышь, Федор, хошь, што ли? – предложил Сашка, держа перед собой бутылку и выразительно кивнув на нее головой.
Рыжов только этого и ждал.
– Вам самим мало, - ответил он.
– Хватит, иди! А ежели што, купим. Казенка под боком.
– Рази што так.
Рыжов, усмехаясь, присоединился к компании.
Между тем Иван, показавшись из переулка, на глазах парней прошел к самому краю предместья. Тут на отлете от других строений, совсем в поле, над глубоким и крутым обрывом, на дне которого сверкала река, стояла кузница Егора Барбоса.
Еще издали в ней слышался бодрящий стук молотка по наковальням; в открытую дверь по верху валил наружу синий дымок; мех весело шипел, мурлыкал и добродушно ворчал, как огромный, сытый, благополучный кот.
III
– Бог помочь! - приветствовал Иван, переступая порог.
Кузнец даже не обернулся, а, напружив сутуловатую спину в насквозь пропотелой и прокоптелой рубахе, проворно работал молотком, закрепляя положенную под обод нового колеса железную шину.
Закончив приварку и погрузив массивное колесо раскаленной частью шины в яму с зашипевшей водой, кузнец, отдуваясь, обернулся к Ивану.
– Вот, Иван Тимофеич, покеда ты ходил в город... я сколько делов переделал... - говорил Барбос, тяжело, точно большим молотом, ворочая языком и сонно, тупо глядя на Ивана своими неподвижными глазами.
– Теперича шину тебе приладил... - продолжал он. – Такую шину... сноса не будет... на сто годов...
– Вот так хорошо! Мне так-то и надоть, штобы и на мой век хватила, и внукам и правнукам досталась! - пошутил Иван.
Снаружи послышались громкие разухабистые крики, частое тарахтенье телеги и стук копыт скачущих лошадей по каменной дороге.
Иван, пригнув голову и плечи, выглянул из двери и со смехом заявил:
– Сколько нонче вино новых дураков понаделало, страсть! гляди, как лошаденок мучают!
Барбос вслед за Иваном выглянул на улицу.
Две телеги вскачь неслись по дороге.
– Это все наши шапталовские да озимовские робята короводятся, загуляли, получку пропивают. Ноня Сашка с Серегой расчет за гнилу с Стрекуна получили... все кабаки в городе обнюхали... Всю получку решат... Это как есть... до дома не довезут. Не-е...
Парни, свернув с дороги, бросили у конного станка лошадей с телегами и сами ввалились в кузницу.
Синие рабочие куртки Сашки и Ларионова, их штаны, сапоги, даже фуражки, руки и лица чуть не сплошь были перепачканы глиной. Остальные парни были одеты гораздо чище, а Иван в своем черном пиджаке, жилетке и лакированных сапогах высматривал совсем щеголем.
Ивану и в голову не приходило, что парни составили против него заговор и, как охотники на дичь, выслеживали его. Давешним придиркам Сашки он не придал решительно никакого значения, однако подумал о том, что с пьяными вообще неприятно иметь дело и надо поскорее убираться восвояси.
- Братишка, - обратился он к Сашке, - довезешь, што ли, до дома мое колесо?
– Клади к Сереге. Чего? Ён один в телеге.
Иван расплатился с кузнецом, взвалил в телегу Ларионова свое колесо и хотел уходить.
- Погоди. Чего? Вместе поедем. Довезу. Видишь? - сказал Сашка, идя с бутылкой в руке в кузницу.
- «Да што боюсь их, што ли?» - подумал Иван и остался.
У Барбоса осталась чайная чашка со сломанной ручкой.
Ее наполняли водкой, и она пошла по рукам вкруговую.
Пили так усердно, что через несколько минут в бутылке не осталось ни капли.
Егор на сегодня покончил всю работу, но медлил закрывать кузницу, потому что разлакомился водкой и ожидал: не перепадет ли еще.
- Ну ты, богач, наше вино пил, спосылай. Чего? - угрюмо глядя исподлобья своими волчьими глазами, сказал Сашка Ивану.
– Я – не богач, но маленькие деньжонки водятся завсегда, – самодовольно ответил он, вынул из кармана кисет, достал серебряный рубль и, передавая Сашке, сказал:
– Вот.
Теперь деньги потеряли в глазах Ивана ту высокую ценность, какую имели, когда он был трезвее. Наоборот, ему захотелось своей щедростью побольше пустить пыли в глаза парням. Как было ему лестно сознавать, что здесь, среди окружающих, он самый богатый и значительный человек. Думать так о себе Иван имел полное основание: он вместе с матерью и двумя меньшими братьями имел две хорошие избы, две лошади, две коровы, полдюжины овец да кроме полуторного общинного надела у него было десятин пятнадцать лесной пустоши да столько же ходило под выгоном, лугами и пашнями. Вся эта земля – тридцать десятин – была собственная, «купчая».