— Я долго тебе собиралась это сказать, и ты меня ни за что не осуждай! — забормотала она, глядя на меня широко открытыми и пугающе взбудораженными глазами. — Я понимаю, что всё это станет для тебя шоком, но ты должна узнать правду. Какой бы горькой она ни была.
Не люблю неадекватных людей. Всю жизнь бегу от неврастеников. Они чрезвычайно опасны. Могут надолго выбить из колеи, а то и вовсе заразить психозом. Любой ерундой. Это опасно. Надо оставаться трезвой и рассудительной. В библиотекарше, судя по всему, я несколько ошибалась. Она казалась мне разумнее.
Но стояла, ждала.
— В общем, слушай и сама решай, что с этим делать, — продолжала та вывалить на меня килограммы нервозности. — Потому что с этим надо что-то делать. Такое в голове не укладывается. Короче, твой отец — вовсе не тот, на кого ты думаешь. Не Егор, хоть сам он и готов считать тебя дочерью. Он с придурью, не обращай внимания. Твой настоящий отец… — о, эти долгие, многозначительные паузы, за которыми следует туфта и глупость, сколько же вам длиться? — твой настоящий отец — это твой дед.
Проговорив это, она собралась уйти. Но тут же опять развернулась ко мне лицом.
— Ты, может быть, не поняла меня, ты ещё маленькая, но, я думаю, уже знаешь, как дети на свет появляются. Да, Света, твой дед делал это самое с твоей матерью. Поэтому она и уехала из села. Поэтому ни разу не приезжала его навестить… Я случайно узнала об этом. Прости меня, пожалуйста.
Она торопливо зашагала прочь. Я тут же принялась вспоминать пластинки из домашней коллекции и без затруднений воссоздала всю последовательность песен на первой попавшейся.
— Поёт Анна Герман, — шептала тихо. — Ленинградский завод грампластинок. Первая сторона: «Когда цвели сады», «И меня пожалей…», «Осенняя песня», «Письмо Шопену», «А он мне нравится».
Не спеша побрела к дому.
— Сторона вторая: «Из-за острова на стрежень», «Любви негромкие слова», «Далёк тот день», «Колыбельная», «Вы хотели мне что-то сказать». Все считают, что у Герман зарубежный шарм, а мне кажется, что она простушка.
Тётушки, что так обеспокоены Ирано-иракской войной, всё ещё на своём месте.
— По просьбам трудящихся, — объявила им, — исполняется песня Владимира Шаинского на стихи Михаила Рябинина «Когда цвели сады». Дурма-аном сла-адким ве-э-яло, когда-а цвели-и сады-ы, когда одна-ажды ве-эчером в любви-и призна-ался ты…
И что же ты хочешь, сволочная библиотекарша, чтобы я поверила в это?
В любом случае с посещением библиотеки придётся завязывать.
НЕ ЖДИ ОТ МЕНЯ ОСУЖДЕНИЙ
Смотрела искоса на деда и невольно представляла, как он занимается любовью с матерью. У меня богатая фантазия, напредставлялась до мельчайших деталей. Он в какой-то момент мой взгляд поймал. Я тут же отвела глаза в сторону.
Всё готова принять, всех простить — я смогу. Если за этим стояло Чувство, желание передать близкому человеку частичку тепла — то всё объяснимо и естественно. Не жди от меня осуждений, дедушка, я не из тех, кто кидается камнями. Постараюсь тебя понять, папа.
СОБРАНИЕ У КОНСЕРВНОГО ЗАВОДА
Слухами лихо земля полнится. Вроде никто и не подсказывал куда идти, а ноги сами вывели к консервному заводу. В самое нужное время. У ворот, двух шатких металлических параллелепипедов, постоянно открытых, хотя бы потому что на них отсутствовали скобы для замка, собирался народ. Несколько взволнованный, но больше удивлённый — завод со вчерашнего дня встал. Впервые за свою полуторастолетнюю историю — так в толпе говорили. Ни в гражданскую не останавливался, ни в Великую Отечественную.
Вообще-то чересчур расстроенными жители Вешних Ключей не выглядели. По лицам этих коренастых мужичков и крепко сбитых тётушек — они составляли трудовое большинство, хотя попадались среди работников завода и молодые, совсем юные ребята — даже улыбки блуждали. Многим внезапный отпуск оказался по душе: огородом заняться, скотом домашним или в город за покупками съездить — плохо разве? Ну постоит недельку, потом вернёмся. Зарплату ведь не урежут, правда?
— Сейчас решаем, как с зарплатой быть, — объяснял рабочим усатый дядька в сером пиджаке, по всей видимости, директор. Я как раз в этот момент к народу присоединилась, человек пятьдесят его насчитывалось. — Само собой, идти будет определённый процент, но какой именно, не могу сказать. Случай неординарный, никогда раньше простоев не было. Какие из области придут распоряжения — так и сделаем.
— А причина-то какая, причина? — раздался вопрос.
— Объясняю ещё раз, — отвечал директор. — Причина — в отсутствии тары. Фруктов, овощей — в изобилии. Банки имеются. Нет ящиков под них. Сейчас Слава Куркин должен подъехать, он более подробно расскажет, почему у него тары не осталось.
— Ну вот, отдали кооператору цех — сразу тары не стало, — раздался другой голос, разочарованный. — Ну а что, на Куркине свет клином сошёлся что ли? Других поставщиков ищите.
— Ищем, ищем, — кивал директор. — Если Куркин не справится, обязательно найдём. Но на это несколько дней понадобится.
— А сколько стоять будем?
— Неделю, не больше, — прикинул председатель. — Я так думаю.
Здесь же, на собрании, я узнала, что отчество у Куркина — Демократович. То есть его отца Демократом звали. Забавно. Вячеслав Демократович, рождённый для Перестройки.
Он и в самом деле прибыл вскоре. За рулём «Волги» сам, без шофёра и телохранителей. Выбрался из автомобиля нахмуренный, напряжённый, но ничуть не подавленный. Подойдя к людям, даже улыбнулся сквозь бородёнку, и уголки его хитрых губ явственно мне сообщили, что неординарную эту ситуацию он переживает не без внутреннего удовлетворения. Словно ожидая от неё выхода на новый виток реальности.
— Друзья! Односельчане! — артистично произнёс он, посмотрев поначалу налево от себя, потом направо. Трость в руке застыла, как Знак, как Предзнаменование. Да, он далеко пойдёт, сейчас такие артистичные востребованы. — Я никогда никому зла не желал, а уж устраивать саботаж на заводе, тару куда-то прятать — это уж вообще самое нелепое предположение, какое можно придумать. Моя зарплата тоже напрямую зависит от того, поступит ли наша продукция в магазины или нет.
— Ну, у тебя-то зарплата не чета нашей! — буркнул кто-то из рабочих, и Куркин вроде бы услышал это, но вида не подал.
— Заявляю вам совершенно официально: источник всей этой неприятной ситуации — председатель колхоза Елизаров. Да-да, это он вставляет нам палки в колёса. Как вы знаете, химические материалы, полуфабрикат для производства тары мы закупаем в Липецкой области. Так вот, он направил письмо директору тамошнего химзавода с требованием прекратить поставки сырья. Якобы в нём нет больше необходимости. Якобы это решение райкома партии. Заявляю вам, это полная ложь! В райкоме его откровенно не понимают, никаких полномочий для написания подобных писем ему не давали. Хотя там тоже типчики ещё те имеются. Так что это откровенное вредительство. Вот из таких балбесов партия сейчас и состоит! Семьдесят лет они из нас дураков делали и всё угомониться не могут.
— Это точно! — крякнул кто-то в толпе. Кряк этот был поддержан понимающими кивками.
— Вы же помните, какая морока была, когда деревянную тару возили из соседних районов. Какая она была некачественная — половина сломанной приходила. И как стало удобно, когда на заводе появился свой собственный цех по производству пластиковой тары. Раз, два — и готов ящик. Который лёгкий, удобный, занозы на руках не оставляет. Да и продукцию в такой таре у нас стали охотнее брать магазины. Вы же знаете, как у нас расширился список потребителей — десять областей, три автономные республики. Потому что это эстетично, потому что это современно. Зарплата выросла! Но имеются ещё люди, которые так и норовят затащить нас в прошлое. И что самое удивительное — они находятся у власти. Я просто не понимаю, чего хочет Елизаров. У него, должен вам сказать, за душой полно тёмных дел, от которых настоящим бандитизмом попахивает. Я направил письмо в прокуратуру с требованием провести расследование по ряду эпизодов. Уверенности нет, что она отреагирует, мафия бессмертна, у коммунистов везде всё схвачено, но посмотрим. Управа и на них найдётся. Народ её найдёт, потому что терпеть бесконечно все эти унижения невозможно.