— Света! — меня держали за руку.
А я уйду, уйду в табор, будь спокойна! Плясать буду под бубен, обнажёнными плечами вертеть, юбку до груди задирать и песни вопить про участь тяжкую!
— Света!!! — затрясли меня сильнее, и я проснулась.
На кровати — Алёша. Хоть и темно, но я сразу узнала. Сидит на краешке и глядит пристально. Обеспокоено.
— Ты чего плачешь? Приснилось что?
Инстинктивно ладонями по глазам провела — мокрые. И вправду ревела. Приснится же чушь какая! В канаве… В цыганской юбке…
— Ты как здесь?
Я огляделась. Нет ли кого ещё?
Не, один вроде.
— Да-а… — промямлил и головой повёл неопределённо. — В гости заглянул.
— Дверь-то закрыта. Или дед забыл?
— Не забыл.
— Ну вот.
— Я через стены могу.
— А-а-а…
Усмехнулся. Не так уж и темно вообще-то — с улицы свет доносится робкий. Луна.
— Покричать, что ли? Вы чего все на меня, как на медовую? Я вроде как исчерпывающе тебе всё объяснила.
— Нет, тобой овладели эмоции.
— Да что ты говоришь!
Он серьёзный такой. Смотрит грустно.
— Я же должен тебя добиваться, правильно? Что ты обо мне подумаешь, если я с полпинка отстану? Ладно во мне — во всех людях разочаруешься.
— Гладко стелешь. Для сведения: уже разочарована.
— Это не так. Ты замечательная. Чистая. Волшебная. Хочу, чтоб ты всегда такой оставалась.
— Подожди, подожди! Не гони лошадей, а то сердце из груди выскочит.
Он джентльмен — замолчал и в угол уставился. Я осмысливать услышанное не пыталась — не до того было.
— Я надеюсь, ты ложиться со мной не собираешься?
— Нет. Если не пригласишь.
— А вот знаешь — не приглашу! Тик-так. Время аудиенции окончено. Королева отбывает на покой. Дверь открывать не надо, так ведь? Через стену?
Он поднялся на ноги.
— Вот и молодец. Хороший мальчик.
— Ещё об одном с тобой поговорить хотел. Но раз…
— О чём это?
Он выдержал мхатовскую паузу. Эге, а в театральный, Алексей? А после армии, а на полном серьёзе?
— О том парне, что ты опознала. О насильнике.
— Что с ним не так?
— Да почти ничего… Только не участковый его грохнул. А цыгане.
Да что ты будешь делать с этими цыганами? Будет от них спасение, нет?
— Присаживайся, сокол! — великодушно указала ручкой.
В груди заурчало что-то — и не знаю, от возбуждения, от страха ли. И словно из-за горизонта зов раздался.
Алёша уселся на краешек кровати — как и минутой ранее. Через одеяло провёл ладонью по моей ноге. Я не отреагировала.
— Колись! — призвала.
Он вздохнул, подготавливаясь.
— Стрельбу я в лесу слышал. Как раз в тот день, когда труп нашли. Два выстрела. Потом цыган видел — на машине проехали мимо. Меня не видели, не волнуйся.
— Ха! Вот уж изволновалась — сил нет. Больно надо. Кто ты мне?
— А затем Кондаков туда выехал. Его «УАЗик». Ну, а после из райцентра криминалисты нарисовались.
— А, ну конечно! Преступление раскрыто… И как же ты рядом оказался?
— Так получилось. Шалаш у меня там. Время провожу. Ночую, бывает.
— Просекаю, просекаю… С милым рай и в шалаше. Тебе сколько лет, золотце, чтобы в лесу штабы строить? В войнушку не наигрался?
Алёша изобразил недоумение. Лёгкое.
— Он не для игр. О нём никто не знает. Я тебе первой рассказал… Да и вообще, причём тут это? Я о другом — не участковый стрелял.
Не верю! Константин Сергеевич Станиславский…
Э-эх, чёрт, а верю ведь! Вспоминаю, каким нервным участковый был на опознании — и верю.
— Нет, ты сам посуди, — всё же не сдавалась и пыталась быть рациональной. — Ну нафига ему это всё надо, цыган покрывать? С какой стати?
— Да мало ли. Мы же ничего не знаем. Вот и надо выяснить.
— Выяснить…
А заход его понравился. Жутко, блин, понравился. Выяснить…
— Странно это конечно, — рассуждал Алёша вслух. — Тем более если принимать в расчёт личность убитого. Но других объяснений быть не может — завалили его цыгане. А Кондаков покрывает. Они заодно. Вот только какая здесь мотивация?
— А что там с личностью убитого? Ты знал его что ли?
Он взглянул на меня пристальней и с сомнением каким-то.
— У-у, да ты не в курсе. Разве не знаешь, кто был твоим насильником?
Я выжидающе молчала.
— Если конечно был… Это Вовка Елизаров.
— Елизаров?!
Видимо воскликнула — и видимо громко. Потому как Алексей инстинктивно вытянул руку, как бы ротик мне прикрыть, а дед за стенкой резко скрипнул пружинами.
Минуту переждали. Дед опять захрапел. У меня в это время мелькнула мысль, что рано я, пожалуй, взбаламутилась. Вдруг не родственник того самого? Вдруг однофамилец.
Хотя в деревне все родственники.
— Он что, сын председателя?
— Угу. Плотником работал после армии. Прошлой осенью вернулся. Отец его пристроил на пока. В институт хотел подаваться. Нормальный парень, знаешь. Ни в каком насилии раньше не замечен. Не пойму, с чего это он вдруг решил на тебя напасть? И второй, говоришь, был? Кто же это — ума не приложу.
Лучшая атака — нападение. А то есть тут разные умники, которые продолговатыми извилинами шевелить любят…
— Твой ангелочек порвал мне всё внутри! Хочешь посмотреть?
— Извини… — буркнул Алёша.
Нет, не то. Заезженная пластинка. Меня не впечатлила его реакция. Надо разнообразить эмоционально-смысловую палитру. Надо брать откровенностью — а что? Тем более что у нас с Алексеем намечается интересное сотрудничество.
— Хорошо, откровенностью за откровенность, — говорю. — Дело в том, что ты тоже многого не знаешь. Дело в том, что я приехала в деревню не просто так. Дело в том, что моя мать зачала меня от одного из…
Внимай, человече, горькие истины мира. Внимай и проникайся моей скорбью. Разве сравнится она с твоей счастливой и бестолковой жизнью? Разве стоял ты у тех же шокирующих развилок откровений, как стояла у них я? Да что ты знаешь вообще, глупышка, о жизни этой? Мальчик мой, мне боязно за тебя. Ведь откровения пришли и за тобой, ведь касаются они и твоего отца…
— Так что же получается, — смотрел он на меня внимательно, и отмечала я с досадой, что выражение его глаз увидеть ожидала иное, смятенное, а тут ирония. — Значит, я могу оказаться твоим братом?
— Ага, — ответила печально. — Как и убитый кем-то сын председателя.
КИНО О ЗАПРЕТНОЙ ЛЮБВИ
Церковь, я в белом свадебном платье и фате, Алёша во фраке. «Венчается раба божия…»
— Да, — отвечаю тихо и застенчиво.
— Да, — а он уверенно.
Пьяный поп размашисто крестит нас и готовится объявить мужем и женой.
— Остановитесь! — раздаётся дерзкий крик. — Это богохульство! Это преступление кровосмесительства.
«В чём дело? В чём дело?» — шепчутся озадаченные гости.
— Им нельзя вступать в брак, — выходит на середину церкви человек. Он закутан в длинный плащ, а на голове у него просторный капюшон. Лица не видно. — Они брат и сестра.
«О господи!» — выдыхают разом гости.
— Нас раскрыли, — смотрю я на возлюбленного.
— Надо бежать, — отвечает Алёша.
Я киваю, а он выхватывает из-за пояса пистолет и производит выстрел в потолок. Толпа расступается, мы выбегаем наружу, вскакиваем на лошадей и уносимся вдаль по извилистой пыльной дороге.
Человек в чёрном выходит из церкви, смотрит нам вслед и тихо произносит:
— Вам не уйти от меня…
Интересно — кто же он?
МОЖНО ВЛЮБЛЯТЬСЯ
— Подожди! — остановила я Алёшу, прежде чем он ушёл через стену. Он же умеет.
Дотянулась рукой до стоявшего на столе торшера. Нажала на кнопку. Свет неяркий, но зажмурилась — после темноты полоснуло по глазам.