— Женечка, я так рада, что ты решила дома побыть, а то не зайдешь, доброго слова маме не скажешь.
— Очень вкусный пирог, мам.
— Спасибо, — ее губ касается теплая улыбка.
— Как у Юльки дела?
— Вы не созваниваетесь?
— Редко.
Моя сестра учится в Москве. Отличница, спортсменка и просто красавица. Впрочем, если учесть, что мы близнецы, наверное, я тоже ничего так.
— Вы же самые близкие люди друг у друга… Жень, ты прекрасно знаешь, что Юле тяжело дались последние три года…
Мама еще что-то говорит, но я теряюсь в своих мыслях. Юле тяжело… почему тяжело всем, кроме меня? Никто ни разу не сказал, что плохо было мне, что тяжело тоже мне. Никто из них не был в моей шкуре. Они только осуждают. Осуждают и делают вид, что все в порядке. Ненавижу их за это. Но это такая дурацкая, сиюсекундная ненависть. Она быстро тает. Я очень благодарна своей семье за помощь, за подобие поддержки… но я проклинаю их за холод.
Мне с детства хотелось, чтобы меня чаще обнимали, целовали, жалели. Но мы выросли в очень сухой на этот счет семье. У нас все это было как-то не принято. Воспитание не позволяло, видимо… не знаю. Поэтому я и выросла такой… бежала к каждому, кто позаботится, окутает нежностью…
Потом добегалась, конечно. Но прошлое не повернешь вспять.
— Жень. Ты меня вообще слушаешь?
— Слушаю. Я пойду прогуляюсь. Немного.
Мама кивает, а я, натянув капюшон на голову, иду на улицу. По дороге, как всегда, копаюсь в себе. Что-то анализирую. Только пустое все это. Мысли, анализ, делать надо что-то, а не перегонять из пустого в порожнее.
Захожу под арку, сталкиваясь со старыми знакомыми. Гулкое эхо проносится мимо меня, и я готова повернуть назад.
— Привет, Женек, тебя выпустили уже, что ли?
— Выпустили, — убираю руки в карманы.
— Пойдем вмажем за освобождение. Я угощаю.
— В другой раз.
— Ты че, кинуть нас решила? — Ящер отталкивается от стены, двигаясь в мою сторону.
Я пячусь. Мне страшно. Я их почти не узнаю. Да и не помню я их в адекватном состоянии. Все наши тусы проходили под кайфом.
— Не могу. Родоки заметят, обратно засунут. А я не хочу…
Оправдываюсь, но саму начинает потряхивать.
Ящер останавливается, а потом начинает ржать.
— Не ссы, Лунга, если что, где меня найти, знаешь.
— Знаю, — улыбаюсь, почти бегом выходя из арки.
Оглядываюсь, выбегая к Неве. Следом вроде не идут. Шагаю вдоль воды и сама не замечаю, что на улице уже давно ночь. Сколько я прошла… но до общаги мне ближе, чем до дома. Поэтому звоню маме, предупредить, что останусь здесь.
На вахте меня обзывают чуть ли не проституткой за то, что я шляюсь невесть где, но в корпус пропускают. И за это им спасибо. В коридоре иду в самый его конец. Открываю окно, вытаскивая из рюкзака пачку сигарет. Купила по дороге. Это, конечно, вредно, но точно не вреднее той дряни, на которой я сидела почти два года.
Прикуриваю, делая затяжку. Дым тонкой струйкой вьется в воздухе, а я смотрю в окно. Вид шикарный. Мусорные баки. Хорошо, что хоть этаж третий, а не первый. Романтика.
— Зажигалку дашь?
Вздрагиваю. Летая в своих мыслях, я даже не слышала шагов.
— Конечно, — протягиваю зажигалку и только потом оборачиваюсь к говорящему.
— Ты же Женя? — возвращает обратно.
Киваю, забирая свою зажигалку из его пальцев.
— Игорь, — делает затяжку, — больше на нас не жалуешься? — он улыбается.
Игорь смотрит на меня с явной насмешкой, но, вопреки этому, меня заклинивает на его улыбке… глазах. Очень ярких, голубых, но холодных. Очень неестественный цвет.
— У тебя линзы? — спрашиваю неожиданно, для себя тоже.
— Нет, — убирает руку в карман спортивных штанов.
— Извини, — отмахиваюсь, — показалось. Тихо сегодня.
— Домой все разъехались.
— А ты? — склоняю голову чуть вбок, забывая о медленно тлеющей сигарете.
— А ты? — повторяет мою позу.
— Вопросом на вопрос не отвечают.
— Я запомню, Женя, — хмурится, а потом тушит сигарету в стоящей на подоконнике банке, — много не кури.
Игорь уходит, а я чувствую тепло. Черт, сигарета истлела. Не повод ли это выкурить новую?