- Витюшка, - стал подбирать слова я. - Ты же помнишь слова Высоцкого? В гости Богу не бывает опозданий. Бог забрал Пашеньку вовремя. Мы, люди, не знаем, почему Господь забирает младенцев. Иная правда людская, иная правда Божья. Только верь, если Господь забрал твоего Пашеньку, то значит дальнейшая жизнь на земле была бы для него мучительна и даже, может, погибельна. Ведь ему еще предстояла операция на сердце в год, а потом еще в четыре года. Он бы был инвалидом всю жизнь. Представь, дети во дворе мяч гоняют, а ему бегать нельзя. И много чего нельзя. И пугаться нельзя. И болеть нельзя. Он бы мучился. Вы бы с ним мучились. Кто его знает, может быть он озлобился бы на такую инвалидную жизнь? Так бы в злобе и прожил бы. И попал бы в ад. А сейчас он в раю. Как хорошо, что Господь вас надоумил его покрестить. И слава Богу, что Он дал время, чтобы вы успели его покрестить. Теперь он не просто святой младенец, он мученик. Сколько ему пришлось перенести страданий. А теперь он ТАМ и ему очень хорошо.
Так я утешал сына, а сам думал о том, что слава Богу, что мы христиане, и наша вера помогает нам пережить такое горе. Для безбожника - это кранты. Это такая безысходная тоска.
Приехали сваты со стороны зятя. Потихоньку собрались родственники и кумовья.
В десять часов я позвонил сыну Данилке, который был в Ростове:
- Данилка, ты где?
- Да только проснулся.
- Данечка, да ты что?! Мы уже в храм собираемся! В одиннадцать будет отпевание, а потом на кладбище. Давай мчись сюда! На отпевание ты уже не попадешь, но хоть на похороны. Твоему брату нужна твоя поддержка.
- Па, да я ночью с работы пришел. И рубанулся. Все, я уже выхожу.
- Давай быстрее.
В половину одиннадцатого сын подогнал машину, вынес гробик с Пашенькой и положил на заднее сиденье, сел за руль, рядом села Настенька, и они поехали в храм. Мы положили крест и веночки в газель, сели сами и двинулись следом.
В храме нас уже ждали и все было приготовлено. Павлуша лежал в гробике посреди храма. Все стали полукругом. Витя с Настей стали первыми так, чтобы им было видно своего сыночка. Я раздал всем свечи.
Вышел батюшка. Мы зажгли свечи и батюшка стал отпевать наше солнышко. Отпевал его по особому чину, не так, как отпевают взрослых. Я смотрел на Витюшку и Настеньку и по их лицам я понял, что они вслушиваются в каждое слово канона. Батюшка называл нашего Пашеньку блаженным младенцем Павлом. Когда отпевание закончилось, то батюшка сказал в утешение маленькую речь. Смысл его слов был примерно таким, какой я хотел донести и до Витюшки, отвечая на его вопрос: почему Бог забирает младенцев. Только батюшка произнес свою речь лаконично, емко и глубоко, да с такой силой и уверенностью, что по лицам Витюшки и Насти я понял: немного утешились.
После отпевания мы вышли из храма. Витюшка отнес гробик с Пашенькой в машину, потом он и Настя сели в машину и поехали на кладбище. Мы взяли с собой женщину из церкви, которая решила помочь правильно похоронить младенца, сели в газель и поехали.
Я позвонил сыну Данилке:
- Данечка, ты где?
- Проезжаю журавлей, па. Выйду возле ставка. Через полчаса буду.
- Ну, хорошо. Успеешь как раз.
Когда приехали на кладбище, то гробик с Пашенькой уже стоял на двух стульчиках. Поодаль стояли трое мужчин, которые выкопали могилу. И началось прощание. Это все было так страшно и ужасно, что описать невозможно. Даже копатели стояли и плакали.
Первыми прощались со своим сыночком папа и мама. Долго сидели на корточках рядом и гладили пальцами бровки, носик, щечки Пашеньки. Что-то шептали и плакали. Потом подошли мы с женой. Бабушка склонилась над внучеком и что-то говорила ему, солнышком называла, а я смотрел на Павлушу и думал, что вот передо мной лежит святой мученик. И когда жена отошла в сторону, тогда я стал на колени, поцеловал Пашеньку в прохладный лобик и воздал ему честь, какую воздают мощам или иконам святых.
Стали подходить прощаться остальные. Я огляделся. Парень, который остался хоронить и закапывать, стоял и вытирал слезы.
Я достал телефон:
- Данечка, ты где?
- Да вот только вышел из маршрутки. Иду возле ставка.
- Данил, - говорю ему, - иди от ставка по дороге к кладбищу, а там сверни на дорогу, которая идет к новому кладбищу. Иди по ней. Мимо нас не пройдешь.
- Хорошо.
Я подошел к Витюшке и сказал:
- Данилка идет возле ставка. Через десять минут будет здесь.
Витя кивнул и продолжал смотреть на Пашеньку.
Я вышел на дорогу, чтобы встретить Данилку. И увидел, что он бежит изо всех сил. Подбежал к маршрутке, кинул на сиденье свой рюкзак и быстро пошел прощаться.
Когда Данилка увидел Пашеньку, то по глазам его я понял, что это было для него, наверное, самое страшное из всего, что ему приходилось видеть до этого. Он смотрел и плакал. Витюшка обнял брата, улыбнулся сквозь слезы и сказал:
- Правда, он у меня красавчик?
И Данилка кивнул, вытирая нахлынувшие слезы.
Потом присел на корточки возле гробика и так же, как Витюшка, стал гладить Пашеньку пальцем по бровкам, носику и щечкам. Потом встал и отошел в сторонку. И Витюшка с Настенькой присели возле Пашеньки и долго смотрели на него. Потом посмотрели друг на друга, кивнули друг другу, и Настенька сделала последнее страшное движение: накрыла уголком личико Пашеньки. Потом они встали и отошли в сторону.
Подошла та женщина из церкви, посыпала крестообразно трижды Павлушу освященной землей, произнося:
- Во имя Отца. И Сына. И Святаго Духа.
Потом подошли могильщики и сделали еще две страшных вещи. Накрыли крышкой и забили гвоздями. Все заплакали. Двое могильщиков собрали лопаты и пошли с кладбища, а один парень с лопатой остался, прыгнул в яму и стал ждать.
Витюшка взял гробик с драгоценной ношей и пошел к яме. Я пошел впереди, чтобы предупредить и помочь. Мы подошли к яме, я взял за гробик и направил его, чтобы положить Пашеньку ножками вперед. Витюшка передал гробик могильщику, который стоял в могиле внизу. Тот аккуратно и осторожно взял гробик и положил на дно ямы. Потом вылез, и мы стали хоронить. Все кинули трижды землю на гробик и тот парень стал закапывать. Он закапывал, плакал и не стеснялся слез. Потом вставил, когда нужно, крест, и продолжал закапывать. Потом хорошо оформил могилку. Поставил венки и корзинки, сказал "Царство Небесное" и ушел, не оглядываясь, восвояси. Могильщики не взяли с нас денег и отказались от магарыча.
Я обнял Настеньку и сказал:
- Настенька, скорби, но не терзайся. Пашеньке сейчас очень хорошо, он, наверное, смотрит на вас, да удивляется вашим слезам. Ведь ему очень хорошо.
- Да я все понимаю, - только и смогла произнести Настенька.
Я оглянулся. Жена утешала Витюшку и тоже ему что-то говорила.