В самом деле, весьма вероятно, что естественный мужчина думает о красоте в терминах себя, а не женщины; искусство начинается дома. Первобытные мужчины равны современным мужчинам в тщеславии, как бы невероятно это ни казалось женщинам. Среди простых народов, как и среди животных, именно мужчина, а не женщина, наносит украшения и уродует свое тело ради красоты. В Австралии, говорит Бонвик, "украшения почти полностью монополизированы мужчинами"; так же обстоит дело в Меланезии, Новой Гвинее, Новой Каледонии, Новой Британии, Новом Ганновере и среди североамериканских индейцев.37 В некоторых племенах украшению тела уделяется больше времени, чем любому другому делу в течение дня.38 По-видимому, первой формой искусства является искусственная раскраска тела - иногда для привлечения женщин, иногда для устрашения врагов. Австралийский туземец, как и последняя американская красавица, всегда носил с собой запас белой, красной и желтой краски, чтобы время от времени подкрашивать свою красоту; а когда запас грозил закончиться, он предпринимал дальние и опасные экспедиции, чтобы возобновить его. В обычные дни он довольствовался несколькими пятнами краски на щеках, плечах и груди, но в праздничные дни он чувствовал себя позорно обнаженным, если все его тело не было раскрашено.39
В некоторых племенах мужчины оставляли за собой право раскрашивать тело, в других замужним женщинам запрещалось красить шею.40 Но женщины недолго осваивали древнейшее из искусств - косметику. Когда капитан Кук отдыхал в Новой Зеландии, он заметил, что у его моряков, когда они возвращались после приключений на берег, были искусственные красные или желтые носы; к ним прилипала краска туземных хелен.41 Женщины феллаты из Центральной Африки тратили по несколько часов в день на свой туалет: они делали пальцы рук и ног фиолетовыми, обмахивая их на ночь листьями хны; они окрашивали зубы попеременно синей, желтой и фиолетовой краской; они красили волосы индиго и подкрашивали веки сульфуретом сурьмы.42 Каждая леди бонго носила в своем портфеле пинцет для выщипывания ресниц и бровей, заколки в форме ланцета, кольца и колокольчики, пуговицы и застежки.43
Первобытная душа, как и у грека-периклеянина, была озабочена преходящестью живописи и придумала татуировку, скарификацию и одежду как более постоянные украшения. Женщины, как и мужчины, во многих племенах подчинялись красящей игле и безропотно переносили даже татуировку губ. В Гренландии матери рано татуировали своих дочерей, чтобы поскорее выдать их замуж.44 Однако чаще всего татуировка сама по себе считалась недостаточно заметной или впечатляющей, и многие племена на всех континентах наносили на свою плоть глубокие шрамы, чтобы сделать себя более милыми для своих собратьев или более устрашающими для своих врагов. По словам Теофиля Готье, "не имея одежды для вышивки, они вышивали свои шкуры".45 Кремни или раковины мидий резали плоть, и часто в рану клали шарик земли, чтобы увеличить шрам. Аборигены Торресова пролива носили огромные шрамы, как эполеты; абеокуты резали себя, чтобы получить шрамы, имитирующие ящериц, аллигаторов или черепах.46 "Нет ни одной части тела, - говорит Георг, - которая не была бы усовершенствована, украшена, обезображена, раскрашена, отбелена, татуирована, реформирована, растянута или сжата из тщеславия или желания украсить ее".47 Ботокудос получили свое название от пробки (ботоке), которую они вставляли в нижнюю губу и уши на восьмом году жизни и неоднократно заменяли более крупной пробкой, пока отверстие не достигало четырех дюймов в диаметре.48 Женщины-хоттентоты тренировали малые половые губы, чтобы они достигали огромной длины, и в конце концов получался "фартук хоттентота", которым так восхищались их мужчины.49 Кольца в ушах и носу были непременным атрибутом; аборигены Гипсленда верили, что тот, кто умрет без кольца в носу, будет испытывать ужасные мучения в следующей жизни.50 Все это очень варварски, говорит современная леди, сверля уши для колец, крася губы и щеки, подщипывая брови, подкрашивая ресницы, пудря лицо, шею и руки и сжимая ноги. Татуированный моряк с превосходным сочувствием говорит о "дикарях", которых он знал; а студент-континенталист, ужасающийся первобытным увечьям, демонстрирует свои почетные шрамы.