В прозаической разработке и другие факты более развернуты, более детальны. Среди стихов мы встречаем стихотворение, посвященное брату Ивану, старшему политруку, погибшему на фронте. В романе он занимает большое место и сам по себе, и по тому влиянию, какое оказал на Михаила Супруна. В стихотворении «Прощание с Балтикой» мы повстречаем строки:
А в романе эти строки обернутся главами о Таллинском переходе со многими трагическими подробностями: гибелью наших кораблей, гибелью наших людей. Рядом с Михаилом Супруном — человеком волевого характера проявятся характеры других. Комиссар Гусельников, казавшийся таким домашним со своим сибирским котом, умрет, как настоящий коммунист.
«Комиссара посадили на стеллаж с малыми бомбами. Сибирский кот, со слипшейся шерстью, вспрыгнул на стеллаж, отряхнулся так, что пыль водяная поднялась, прижался к боку хозяина. Голова Гусельникова была окровавлена. Казалось, он надел ярко-алый берет. Но то был не берет, а вывернутая наизнанку кожа... Комиссар вынул из кармана серый от воды платок и попытался снять с бровей загустевшую кровь: она мешала смотреть. Затем тихим голосом приказал стоящим перед ним боцману и старшине второй статьи:
— Корабль не оставлять. Сейчас подойдут катера. Они нас снимут. Да-да, командующий выслал катера!..
И Михайло и боцман знали, никаких катеров нет и не будет ни сейчас, ни завтра. Знали, что корма скоро уйдет под воду. Но приказ нарушать не собирались».
Эти примеры говорят о том, что многие события в жизни Михаилом Годенко были осмыслены уже в стихах. Это безусловно помогло прозе, как и то, что его стихи в большинстве случаев сюжетны. Прежде мне приходилось его упрекать за то, что в отдельных случаях он вносил в поэзию сюжеты, более выгодные для прозы. Но тогда я еще не знал, что в нем рядом с поэтом жил прозаик и требовал слова. И очень хорошо, что поэт не оказался эгоистичным. Хорошее название хорошей книги всегда выражает ее главный замысел. «Минное поле» как название имеет прямой и переносный смысл. Прямой очевиден. Это действительно то минное поле, через которое пришлось проходить нашим кораблям и которое пришлось очищать нашим тральщикам. В переносном же смысле это «минное поле», обезвреженное на XX съезде нашей партии. В романе мы прочтем, как арестовывают настоящего коммуниста, секретаря райкома партии, с сыном которого дружил Михаил. Но вместе с тем мы прочтем и о том, как перед вырытой яминой расстреливали кровных лошадей, кем-то зараженных сапом, а среди них и мать того красавца, который выносил на Красную площадь наркома обороны принимать парады.
Роман Михаила Годенко суров и жестоко правдив. Его главный герой прошел через ужасы войны, видел много страшного. В добавление к военным невзгодам ему пришлось пережить измену первой любви — красавицы Доры, не сумевшей дождаться своего школьного друга. Много-много пришлось пережить Михаилу Супруну, и ничто его не сломило, ибо характер его был выкован всем строем нашей жизни, хорошими людьми, окружавшими его с детства — от школьного завхоза буденновца Плахотина до комиссара корабля Гусельникова. Суровость романа не пугает, а мобилизует читателя, вызывает чувство гордости за наших людей. Такое ощущение сумел внушить нам поэт, сказавший о себе так:
В этом секрет успеха.
Улица Саввы...
Не понимаю смерти. Не понимаю ее как состояния. Близкие люди, ушедшие из жизни, если я не видел этого ухода, продолжают для меня где-то существовать. Их нет рядом — только и всего. Речь идет о близких, то есть о людях, пожизненно прописанных в сердце. Одним из таких близких был и есть для меня Савва Кожевников. Я был свидетелем его медленного угасания, когда он уже подходил к грани. Но об этом потом. Все же я знаю, что его нет, поэтому и позволил себе назвать его просто Саввой, чего не позволял при его жизни, несмотря на то что возрастная разница была уже приглушена временем.
Знакомство с ним — это мое первое знакомство с поэтами и прозаиками Новосибирска: Анной Герман, Елизаветой Стюарт, Ильей Мухачевым, Александром Смердовым. Поэты сходятся легче. Понравилась одна твоя строка, и с тобой уже разговаривают. И однажды скажут: «А у него есть строчка...» К сожалению, несмотря на свои двадцать два года, несмотря на признание некоторых моих поэтических строк, в отношениях с людьми я был прозаиком. Видимо, потому, что к этому времени я уже около шести лет проработал на военных заводах и технологом, и мастером, и старшим мастером. С Саввой Елизаровичем мы сходились медленно. Да и времени на это не было. Шла война. Иногда я вырывался с завода, чтобы посидеть на писательском «понедельнике» и послушать умные речи. Обсуждали на одном из «понедельников» и мои стихи. Савва Елизарович стал после этого ко мне внимательней, но все еще со стороны. Мне кажется, наше сближение началось после прочитанного мной стихотворения о родной деревне, которое заканчивалось словами: