Из Махачкалы мы ехали туда на машинах, взбираясь все выше и выше в горы, более трех часов — пересекли множество долин, в том числе и ту, которая снилась Лермонтову. Уже на большой высоте нам показали на одну из гор — там! Гора казалась близкою, но ехали мы к ней, а потом взбирались на нее еще долго.
Видимо, все художники любят высоту, с которой шире открывается красота мира. Почти с двухкилометровой высоты далеко просматривались горы, и в их холодноватой прозрачности не было видно никакого жилья, хотя Абу-Бакар и сказал, что где-то по соседству находится аул мастеров по железу и стали. Великий художник выбрал это место. Отсутствие других поселений в поле зрения мастера склоняло его к сосредоточенности. К тому же, горы вокруг, к моему удивлению, оказались слишком суровыми, почти без заметной растительности на склонах. И в этом тоже проявилась мудрость первого мастера, как бы сказавшего своим выбором: «Ничто не должно вас отвлекать в вашей безграничной фантазии. На этом суровом фоне вы можете увидеть все, что родит ваше воображение. Создавайте красоту сами!»
На самой вершине горы теперь расположились поздние постройки, в том числе общественные — добротная школа, в которой ученики уже сейчас занимаются делами отцов, богатый музей с ценными образцами продукции кубачинских умельцев. А старый аул, существующий с древних времен, гнездится по веерной впадине склона, сужаясь к ущелью. Сверху было видно, как на маленьких площадках перед саклями, сидя кружком, рукодельничали женщины. Проследив за моим взглядом, Абу-Бакар сдержанно улыбнулся.
— Это как раз около нашей сакли. Среди женщин я вижу свою мать...
Направляясь туда, мимо нас прошла строгая горянка с темным кувшином. Оказывается, у женщин, девушек и подростков кувшины должны быть разные. Первым полагается кувшин, только что увиденный, красной меди, вторым — из желтой, а подросткам — комбинированный. У каждого кувшина — свои узоры. В музее нам удалось рассмотреть многие из них.
Издревле мастерство поддерживалось обычаями. Молодой человек, сватавший невесту, должен был уметь сделать для нее нарядный кувшин, иначе она не станет его женой. Тут уж, как говорится, и заяц научится спички зажигать.
На одной из встреч с читателями Ахмедхан рассказал маленькую, но поучительную новеллу о замечательном кубачинском мастере Уста-Рашабе. Однажды, отчаявшись в бедности, тот продал свой инструмент, купил коня, оружие и ускакал в отряд разбойника Кара-Хаджи, идущего в набег. В стычке на горной тропе Уста-Рашаб был тяжело ранен в голову, друзья чудом вынесли его из боя и, дойдя до родника, стали ковыряться в ране...
— Что вы делаете? — спросил Уста-Рашаб.
— Проверяем, не задела ли пуля мозг в твоей голове, — сказали ему.
— Не стоит этого делать, — простонал Уста-Рашаб, — потому что нет его в моей голове. Если бы был мозг в моей голове, разве бы я променял оружие труда и красоты на оружие разбоя!..
...Пока я ходил по музею и наслаждался красотою, эта маленькая новелла, подобно драгоценному камню светилась в моей голове яркими гранями народной мудрости.
В музее мы увидели много дорогих, истинно художественных вещей — колец, браслетов, кулонов, кувшинов, кубков, ваз, подносов с полным комплектом чаш, старинные сабли и кинжалы. Нас особенно заинтересовала одна сабля. Она была раздвоенной так, что при взмахе два лезвия со свистом расходились, как раздвоенное жало змеи, Когда-то в руках быстроскачущего всадника такая сабля была грозным оружием.
Как и у нас, в России, многие ремесла на Кавказе развивались при обслуге лошади, особенно военной. Над ее боевым нарядом немало потрудились и кубачинцы, хотя в их музее вещей из этого разряда я не приметил, видимо потому, что их музей более производственный, чем исторический. Нам говорили, что в домашних музеях, а их в ауле много, можно встретить вещи куда более древние. Один из таких музеев мы потом видели. Если бы они состояли только из кувшинов, подаренных женихами рода своим невестам — прабабушкам и бабушкам, то и тогда они выглядели бы солидно.
Среди музейного великолепия между тем на глаза лезли уже знакомые по Великому Устюгу вещицы — серебряные ложки с кавказской чернью, рюмки и подстаканники. Как и на русском севере, это стало теперь самой массовой продукцией кубачинцев. Заказы на уникальные художественные вещи редки, они появляются только по случаю исторических праздников и международных выставок. В обычном будничном порядке, на потребу индивидуального вкуса художественные вещи не планируются, а это значит — у прекрасных мастеров чеканки нет для них дорогостоящего материала, что не может не сказаться на постепенном угасании высокого искусства.