Тем не менее после того эпизода я принялся сравнивать себя со сверстниками. В «Спартаке», ЦСКА и «Динамо» были весьма приличные и, полагаю, примерно равные составы. И то, что такое огромное количество парней («Динамо» и ЦСКА почти все поголовно) впоследствии растворились в неизвестности, для меня стало настоящим шоком. А тогда я видел, что футболист Титов — равный среди ведущих. Несколько человек откровенно выглядели поприличнее меня. И понимание того, что я обязательно должен прибавить, дало мне ощутимый импульс для роста. Во мне как-то внезапно поселился кураж — тот самый, который помогает сворачивать горы.
Уже немного погодя на мини-футбольном турнире в Германии меня признали лучшим и вручили мне мои первые двести марок. Что я в тех встречах вытворял! Один волтузил по пять человек соперников. Гол забил сумасшедший: обыграл всю команду, уложил вратаря и пижонски перебросил через него мяч. Весь зал вскочил и стоя аплодировал минут пять. А я думал: ну и что я такого сделал? Подумаешь!
Как бы то ни было, та поездка на немецкую землю еще добавила мне уверенности, запаса которой хватило для того, чтобы добраться до основной обоймы «Спартака». Там в психологическом плане я немного засбоил, а потом получил новый судьбоносный заряд.
Это был март 1996 года. Стартовал один из самых феерических сезонов в моей карьере. Мы, зеленые пацаны, заявляли о себе во взрослом футболе, убивались за каждое очко. Георгий Александрович Ярцев жил эмоциями и периодически представлялся нам разбушевавшимся Везувием. Такое не забудешь! Так вот, за пару дней до матча Лиги чемпионов с «Нантом» у меня защемило какой-то межреберный нерв. Видимо, постарался Юрка Дроздов, который накануне в битве с «Локо» меня безостановочно дубасил. Защемленный нерв оказался настолько «вредным», что я даже не был способен шевелиться. Малейшее движение сопровождалось стреляющей болью. Я пытался бегать, показывая всем своим видом, что все нормально, но страдальческое выражение моего лица меня выдавало. Врач команды Юрий Сергеевич Васильков мне признался: «Ярцев велел делать что угодно, лишь бы ты вышел на поле!» Чего мы только ни пробовали: и уколы, и массаж, и компрессы — все бесполезно. Сыграли без меня: два-два. Вели два-ноль и не удержали победу. После матча я, расстроенный, спустился в раздевалку, вскоре туда влетел Георгий Саныч. Шапку бросил, по ведру со льдом ногой — раз, по мячам бабах — два, все разлетелось. И тут меня увидел, скромно сидящего в сторонке. И как начал мне пихать при всех: «А ты что?! Заболело у него! Болит у него!» Он рассчитывал на меня, а я не смог. Хотя было мне тогда всего-то девятнадцать лет. Васильков тихонько меня в душ отвел: «Спрячься, пусть Жора отойдет!» Стою в душе и думаю: «При чем здесь я, я же на поле не выходил?!»
С одной стороны, обидно, с другой — так и надо. Мы ощутили, что нам доверяют. И вот такая вера Ярцева в меня — она многое мне дала. Я понял, что если главный тренер «Спартака» не мыслит свою команду без Титова, значит, этот Титов и впрямь сильный полузащитник.
Нуда б ни вела твоей жизни дорога И как ни сложилась судьба, Ты можешь не верить ни в черта, ни в Бога. Но верить обязан в себя.
В общем-то обычные строки. Зато сколько в них глубины. Я христианин и верю в Бога, а следовательно, и в роль обстоятельств. Я убедился, что, как правило, они сильнее человека. Однако по-прежнему заставляю себя думать, что все происходящее со мной зависит только от меня. Эта заповедь очень помогает мне в жизни. Я никогда ни на кого не перекладываю ответственность, не прикрываюсь такими, безусловно, существенными понятиями, как «повезло — не повезло». Я не смогу дать определение фортуны, но абсолютно точно знаю, что она капитально зависит от внутреннего состояния личности. В противостоянии двух равных по своим возможностям оппонентов она неизменно поворачивается лицом к тому, кто внутренне хотя бы на один процент увереннее в себе. Причем не вообще, а в данный конкретный момент.
Весной 2000 года мы с Андреем Тихоновым сообща не реализовали три одиннадцатиметровых подряд, и вот под занавес важнейшего матча с ЦСКА мы вновь заработали право на пенальти. Ненавижу удары с точки, но тогда именно мне предстояло подойти к мячу. У меня был такой настрой, настолько меня переполняло чувство злобы на соперника и на те неприятности, которые на нас свалились, что я не сомневался: забью с закрытыми глазами, и ни один вратарь в мире не сможет мне в этом помешать! Даже если бы мне дали квадратный мяч, даже если бы ворота уменьшили в два раза, даже если бы на поле вышел взвод солдат и принялся стучать в барабаны, я все равно бы принес нам победу. Я слабо осознавал, что делаю, как разбегаюсь, я не пытался перехитрить голкипера, пробил не думая. Получилось очень коряво. Кутепов имел огромные шансы выручить свою команду, он даже коснулся мяча, но тот все равно оказался в сетке. Я же, ударив, сразу побежал к угловому флажку радоваться трем завоеванным очкам, даже не допуская мысли о том, что гола не будет.
И все же самый мощный прилив уверенности я ощутил в себе в 2006 году накануне выездного матча с «Ростовом», в котором забил свой сотый гол в карьере, а «Спартак» завоевал «серебро». К той встрече я двенадцать поединков кряду не мог послать мяч в сетку. Никогда у меня такого не было. Признаться, я уже стал напрягаться по этому поводу, да и разговоры вокруг о том, когда же я перешагну гроссмейстерский голевой рубеж, мне порядком надоели. К тому же в тот год мы провели уже столько игр, что эмоций никаких не осталось. Ни у меня, ни у команды. И еще я слышал, что наши конкуренты простимулировали «Ростов». Вдобавок был травмирован Войцех Ковалевски, а у Димки Хомича опыта никакого. В общем, все расклады были против нас. Но я такой человек, что загнанным в угол чувствую себя прекрасно. Мой организм до предела мобилизуется, во мне пробуждается легкость, мне кажется, что я на все способен. Помню, Федотов в раздевалке за сорок минут до стартового свистка в свойственной ему манере напряженно ходил взад-вперед. Я его приобнял: «Григорьич, расслабься! Я забью парочку, и мы победим! Ручаюсь». В тот день, играя, я казался себе ясновидящим. Был убежден, что один ведаю, как оно все сложится. Я как бы парил над всей суетой, над всем тем, что творилось на поле. И оба своих гола воспринял как должное, как восход солнца, например. Более того, сделав дубль, прислушался к себе, и внутренний голос подсказал: «У тебя есть все предпосылки для хет-трика. Не упусти свой шанс!» Но, создав себе великолепный момент, я промахнулся — банальная кочка помешала. Впрочем, этот факт меня ни капельки не расстроил.
Я спортсмен привередливый, бываю собой доволен крайне редко. Уже давно, в том числе и после тех встреч, которые без оговорок могу занести себе в актив, не ощущаю себя на коне. У меня нет ни намека на то, чтобы хоть чуть-чуть собой погордиться. Взять хотя бы исторические лигочемпионские победы над «Реалом» и «Арсеналом». Накануне тех встреч ситуация была подобна ростовской: надо выиграть! Надо во что бы то ни стало! Кровь из носа! Хоть в лепешку разбейся, но своего добейся! И после тех триумфальных поединков я приходил в раздевалку, садился в свое кресло и говорил себе: мы сделали то, что должны были сделать. А кто и как забил, меня не волновало. И только сутки спустя, вдыхая болельщицкий восторг, читая хвалебные статьи, я понимал: произошло нерядовое событие. Вспоминал свои голы и позволял себе подумать о том, что я причастен ко всему тому ажиотажу.
Такие победы и осознание своей боеспособности в международных матчах добавляют человеку опыта, а тот, в свою очередь, позволяет уверенности (прежде всего внешней) выйти на новый уровень, а иногда и превратиться в кураж.