— Вот что, — сказал учитель Акинобу, стараясь не кривиться. — Ты нас, Митиёри, не бойся. Мы свои. Тоже, можно сказать, голодаем.
— Ага… таратиси кими… — безучастно кивнул Митиёри, пожирая ножку вместе с костями. На зубах у него трещало так, как обычно у Афра, когда он закусывал цыпленком.
— Кто еще с тобой здесь?
— Дед Ваноути. Я ему рыбу ловлю. Только рыбы нет, — Митиёри прекратил жевать. — Можно я деду отнесу, таратиси кими?
— Понятное дело, — согласился учитель Акинобу. — Арабуру все выловили. Сети забрасывают поперек и ловят.
— Так нельзя, — очень серьезно пояснил Митиёри. — Так запрещено.
— Вот я и о том же. Ну, — вздохнул он, — идем к твоему деду.
Хотя подросток действительно казался крестьянским сыном, учитель Акинобу выразительно посмотрел на Натабуру, и тот все понял. К этому моменту голова у него почти не кружилась, он успел одеться в мокрое кимоно и закинуть за спину голубой кусанаги. Баттусай тоже сообразил, и они вместе, да еще Афра, не пошли толпой за учителем Акинобу, Язаки и Митиёри, а отступили по краям и предпочли тропинке не очень густые кусты ивняка. Однако Афра вел себя спокойно, то и дело мышковал, а над зарослями ивняка не кружилось ни единой птицы, что, по идее, свидетельствовало об отсутствие засады.
Предосторожность оказалась нелишней: рядом с дедом Митиёри сидели двое ободранных, однако что ни на есть самые настоящих высокопоставленных самурая. Вначале потянуло костром, а затем они всех их и увидели в низине оврага: убеленного сединами старика в холщовом кимоно и самураев в доспехах офицеров. Содэ[36] отсутствовали, а фартуки были разорваны до пояса. Во все стороны торчал белый китовый ус. Зеленая шнуровка императорского дома Мангобэй приобрела грязно-болотный цвет.
Баттусай на всякий случай остался сидеть в кустах, а Натабура с Афра вышли, немного помедлив, за учителем и Язаки. Пусть думают, что там еще кто-то остался, решил Натабура, злорадно глядя на одного из самураев, по благородной седине и гордому поставу головы узнав в нем генерала Го-Тоба. Генерал Го-Тоба командовал самой большой императорской шестой армией, которая контролировала восточные и северные районы страны. То, что он находился здесь, свидетельствовало только об одном: этой армии больше не существовало. Значит, арабуру все захватили, подумал Натабура, и боевой дух генерала Го-Тоба заметно подорван. Увидев чужих людей, он не вскочил и не принял оборонительную стойку, а остался безучастным, лишь взглянул на учителя Акинобу. А вот его спутник положил руку на рукоять меча, но выхватить не посмел, должно быть, оттого, что увидел в руках Натабуры мшаго. Если бы он знал, что Натабура не умеет им пользоваться, он бы, наверное, на всякий случай зарубил бы их всех, включая мальчишку Митиёри. Нервничает, понял Натабура. Нервничает.
— Это свои, — сказал дед Митиёри, не удивляясь появлению чужаков, и все успокоились.
Учитель Акинобу присел рядом с костром, и снова Натабура страшно удивился: в кои веки самураи позволяли сидеть рядом с собой простым крестьянам — все-таки это был скрытый вызов уважаемым господам самураям.
— Я вижу, вы ничего не боитесь… — заметил спутник генерала Го-Тоба, кивая на мшаго.
Другой бы на месте Натабуры возгордился. Но он сделал вид, что иметь мшаго — это в порядке вещей и что у них за душой еще кое-что есть. Самое удивительное, что он был недалек от истины, просто не знал об этом.
Митиёри протянул сумку с едой деду, и оба самурая проводили ее взглядом — до их ноздрей донесся сладкий запах съестного. Но попросить из-за гордости они не посмели, а отобрать не решились.
— Не боимся, — кивнул Натабура, хотя по старшинству должен был ответить учитель Акинобу. Но Натабуре так хотелось утереть нос высокородным самураям, что он не удержался, и в итоге заслужил осуждающий взгляд учителя Акинобу. — Мне кажется, вы тоже не в лучшем положении?
В конце концов, кто должен защищать страну? Те, кто имел власть и деньги, а теперь, когда пришло время проявить стойкость, разбежались по кустам. Он ненавидел их за это, за близорукость и жестокость к собственному народу, за лицемерие и жадность.
— Да, — уныло согласился генерал Го-Тоба, — иначе лежали бы вы сейчас в луже крови. — Это Чжэн Чэн-гун! — генерал показал на попутчика.
Несомненно, что таким образом он хотел подчеркнуть собственную значимость. Чжэн Чэн-гун, который до этого только сверкал от ярости глазами, приосанился.
— Слышали о таком, — опять не удержался Натабура. — Лучший фехтовальщик при императоре Мангобэй.