— Но Мишу ведь не варханы убили, Ростислав Борисович застрелил, — Григоренко поглаживал раненое запястье. — Мне шеф никогда не нравился. Его вроде все уважали, но мне он казался гнилым каким-то.
Лабус отомкнул наручники, и Явсен бросится к передатчику. Упав на колени, коснулся верхней панели, провел пальцами по округлым выступам, повернул один, потом второй.
Выступы эти мало напоминали обычные верньеры и кнопки, они казались частью верхней панели, наростами — хотя их можно было вращать и вдавливать в нее. Сотник осторожно коснулся передатчика, похлопал. Твердый, а выступы почему-то мягкие, хотя из такого же серебристого металла.
После очередного нажатия Явсена посреди панели загорелось белое квадратное окошко — экран, который раньше не был заметен.
— А ведь с виду совершенно не варханская техника, — Яков присел на корточки рядом с пеоном. — У них все доморощенное такое, а тут… фантастика.
Явсен повернул еще что-то, нажал, и возле левого края монитора вспыхнула зеленая точка. Раздался тонкий ритмичный писк и шумы, непохожие на обычные помехи.
— О! — оживился Веня. — Слушайте, я в интернете как-то нашел эту… солнечную пульсацию. Ее как-то перевели в другой диапазон, чтоб слышно было, — так вот тут похоже. Такой же шум странный, будто космический.
Курортник вел автобус дальше, тихо рокотал мотор, за окнами медленно светало. Явсен подкрутил другой бугорок на верхней панели передатчика и что-то сказал, склонившись к нему. Повторил громче. Писк и шум не смолкали. Он повернул широкий выступ в углу панели, опять заговорил — медленно, внятно.
Зеленая точка на мониторе задрожала в такт его словам. Амплитуда увеличилась, точка поползла по горизонтали, оставляя за собой бледно-зеленую строчку пиктограмм вроде тех, которые Игорь с Багрянцем и Хорьком видели в кожаном свитке сбежавшего Гярда.
— Твою мать! — сказал Лабус. — Работает! Афанасьич, ты…
— Нет, ничего не понимаю. Я их письменность вообще не знаю. В устройстве, наверное, стоит декодер, который переводит поток сигналов в слова. Но только в варханские, конечно, слова.
Явсен покрутил бугорок на боковой стороне передатчика — и тот вдруг откликнулся равнодушным синтетическим голосом. Все вздрогнули. Голос смолк, строчка пиктограмм перестала удлиняться, точка мигнула и вернулась к левому краю экрана.
Пеон снова заговорил. Точка задрожала. Явсен окинул взглядом людей вокруг, широко улыбнувшись, ткнул пальцем в передатчик.
— Ну так что?! — не выдержал Лабус. — Мы ж не понимаем ни хрена!
Пеон закивал, крутанул сразу два выступа, и передатчик произнес женским голосом:
— Слушаю вас, товарищи.
ГЛАВА 6
Хорька разбудили выстрелы. Стояла глухая московская ночь, никого вокруг. Нет, Москва не спала — она лежала бездыханная, при смерти, демоны почти убили ее, высосали из нее кровь. А где-то далеко стреляли. Целая канонада! Треск очередей, одиночные, даже взрывы… Раз такая сильная стрельба — значит, там командир, там Лабус и остальные. И Хорьку надо туда. Он сможет, ведь он сильный, и это его дело — спасти и защитить. В кого бы ни стреляли друзья, кто бы ни стрелял в них, Хорек придет на помощь.
Ему пришлось расстаться с автоматом. Так жалко было! — но вместе «калаш» и демонское ружье были слишком тяжелы. Хорек долго соображал: что же бросить? Именно поэтому и потерял машины.
Автобус и броневик ехали достаточно медленно для того, чтобы мальчишка, работая ногами изо всех сил, мог бежать за ними. Но в конце концов он выдохся и остановился, размышляя, от какого ствола избавиться. Выбрав автомат, Хорек мучительно доказывал сам себе, что все сделал правильно, АК — это, конечно, хорошо, он очередями палит и все такое, но патронов мало, закончатся — что тогда делать? А демонское ружье стреляло электричеством, которого в нем много. Пока Хорек был со взрослыми, они вовсю обсуждали варханское оружие, и Лабус предположил, что электроружья одноразовые. То есть они стреляют-стреляют, стреляют-стреляют — а потом их выбрасывают. Или не совсем выбрасывают, а только стержень в стволе меняют. Так или иначе, пока что ружье умирать не собиралось.
Главное — оно было легче, вот что подвело черту под сумбурными размышлениями Хорька. Ну и важную роль сыграло то, что к ружью он как-то прикипел душой, сдружился с ним.
Но когда, избавившись от автомата, он снова побежал, гул моторов уже стих и машины исчезли. Он повернул раз, другой, пересек сквер, холодея при мысли, что потерял друзей, миновал два квартала — нет машин! Хорек еще почти час бродил по городу и наконец совсем потерялся. Не очень-то хорошо он знал центр столицы — да вообще, если правду сказать, не знал.