Потом им показали кое-что из настоящей йоги и даже зарыли Главного Сборщика Налогов в могилу до окончания охоты. Потом посетили храмовый госпиталь, где под бдительной охраной лечили тэурана.
Его фотографировали, пытались задавать ему вопросы, но он опять прикинулся умирающим, и чудодеи-лекари попросили князя приказать всем этим людям выйти вон.
– Но мне хочется его расспросить! – сказал князь с металлом в голосе. – Ведь вы его не потрясли как следует! И вообще, я забираю его. Не упрашивайте меня! Я хочу его увезти ко двору, чтобы показывать иностранным монархам. В конце концов, это в государственных интересах!
Он склонился к бледному лицу тэурана, щеки которого темнели провалами. Через щеки можно было пересчитать зубы – одного явно не хватало.
– Скажи мне… э… тэу. Каким способом ты убил так много тигров? И я для тебя что-нибудь сделаю. Если не ошибаюсь, ты убил тридцать восемь штук?
– Это легко, – прошептал монстр, – надо насыпать тигру соли под хвост… и тогда его можно брать голыми руками.
– Соли? – поразился князь. Потом понял. – Ты не знаешь, дурак, что я с тобой сделаю?
– Никто не сможет взять Желтого! – прохрипел монстр. – Только я знаю, как его убить! Запомните, только я! Запомните как следует! И потом приходите просить меня. Может быть, я и соглашусь.
– Какой ужасный тип, – пробормотал князь, с тяжелым чувством выходя из кельи.
– Что с него взять? – сказал Верховный Хранитель Подвалов, сопровождающий его по поручению Совета Совершенных. – Ведь это настоящий тэуран, а может быть, и сам Пу Чжал, князь тэуранов.
Монарх нервно передернул узкими плечами. В мистику он верил и не верил.
Праздник закончился грандиозным пиршеством. Столы в храмовой трапезной ломились от экзотических яств. Один из дотошных репортеров, потеряв блокнот, начал писать перечень блюд на рулоне туалетной бумаги мелким почерком. Так рулона, вроде бы, не хватило!
Во время пиршества приключился небольшой конфуз. Один из пьяных репортеров высморкался в национальный флаг суверенного княжества. Да, конечно, это был Бочка-с-Порохом по имени Билли Прайс. Его колонку читало уже немногим более чем полмира, и поэтому присутствующие монархи-охотники всячески ублажали его, ведь каждому хотелось прославиться более чем на полмира. И даже великий Даньчжин шесть раз пил с ним на брудершафт.
Когда Билли вытерся парчовой материей сорта «ким-хаб» (ничего красивее и дороже такой материи в мире не существует) с гордой эмблемой Сияющей Опоры Неба, все онемели. Спас положение сам князь, искусный дипломат. Он остроумно пошутил:
– Наш флаг старомоден, надо его поменять на шелковый, и сморкаться будет удобней.
– В шелковый даньчжинский я еще не сморкался, – честно признался Билли, и его повели под руки спать.
Возмущенные до глубины души «герои» задумали убить его по дороге в келью, но Говинд пресек эту самодеятельность.
– Пусть проспится, – сказал он угрюмо. – Я его сам убью. Во время охоты.
Но потом нахлынули еще более драматические события, и о Бочке-с-Порохом забыли. Никто не отвесил ему даже пощечины. И в этом обстоятельстве нетрудно было усмотреть некую закономерность, присущую для мира не имеющих своего мнения. По-видимому, в их национальные флаги можно сморкаться без всякой опаски.
Рано утром, когда Чхина умывалась над медным тазом, в дом вошли все три мужа, насупленные, настороженные. Их парчовые халаты были подвязаны боевыми кушаками, и у каждого почти под мышкой висел короткий меч в сверкающих ножнах – обычная экипировка придворных Великого Даньчжина. Грузные, могучие, усатые, они показались ей такими несчастными, лишенными ласки и любви, что в ее душе проснулось что-то вроде жалости. Она стряхнула воду с ладоней, сложив их лодочкой, поздоровалась по обычаю:
– Доброго урожая тебе, Пананг. И тебе, Баданг. И тебе, Чачанг. Давно я не видела вас. Это сколько же времени прошло?
В дверь за их широкими спинами протиснулся еще более широкий Билли Бочка-с-Порохом, увешанный кофрами, фотокамерами и амулетами.
– Что вы топчетесь, бездельники? – выкрикнул он бесцеремонно, смешав даньчжинские и английские слова. И сфотографировал удивленное лицо Чхины.
– Эй, зря ты стараешься, – сказала Чхина ему. – Я еще не причесалась, и у тебя ничего не выйдет.
– Он не понимает по-нашему, – пробормотал старший из братьев, делая с видимым усилием шаг к ней.
– Так объясните ему: мой взгляд испортит ему пленку, если я не захочу сниматься.
– Он совсем не понимает по-нашему, – пробормотал средний из братьев, приближаясь к Чхине. Младший, Чачанг, стоял бледный, не в силах тронуться с места.
Лицо Чхины стало гневным.
– А что вам здесь надо? Кто вас звал?
Пананг отважно схватил ее за руку, сжал до боли.
– Нам все известно, Чхина… Люди рассказали…
Она попыталась вырваться, но Баданг схватил ее за другую руку.
– Люди видели тебя с посторонним мужчиной!
– Толстые шакалы! – с ненавистью прошипела Чхина, перестав вырываться. – Так знайте! Я люблю Пхунга!
– Разве можно любить чужого человека? – закричал Баданг. – Без согласия богов?
– Но я все равно люблю! И убирайтесь из моего дома!
– У тебя больше нет дома, – сказал без крика Пананг. – И жизни нет.
Он ударил ногой Чачанга по коленной чашечке, тот вскрикнул и кинулся к Чхине. Захлестнув ее длинную напряженную шею шелковой удавкой, зарыдал:
– О Чхина, прости…
Разгоряченный Билли метался вокруг них, щелкая с бешеной скоростью всеми фотокамерами. Его длинные неопрятные волосы, наэлектризовавшись «страстью дела», стояли дыбом.
Когда женщина уже хрипела и билась в агонии, в дом ворвался Говинд и черенком плети сбил с ног Чачанга. Старшие братья выхватили клинки.
– Все же было по закону, «герой». Разве ты не знаешь? – Пананга трясло от возбуждения. Острие клинка металось перед глазами Говинда.
Билли, щелкнув со вспышкой в последний раз, пытался улизнуть, но запыхавшийся от бега Джузеппе столкнулся с ним в дверях – и вот уже репортер катился с грохотом и воплями по крутым ступеням, сопровождаемый восторженным лаем немногих оставшихся в поселке собак.
Увидев Джузеппе с карабином в руках, Пананг спрятал меч в ножны.
– Так… – сказал он, вымученно улыбаясь. – Все понятно. Нам говорили, а мы не поверили, что и вы… тоже с ней…
Говинд с силой взмахнул плетью, Пананг успел закрыться руками – от парчи полетели клочья.
Говинд и Джузеппе сидели у постели Чхины, когда за ними пришли усатые молчаливые ребята из Службы Княжеской Безопасности.
– За что? – спросил Говинд. Ему не ответили.
– Чхину нельзя здесь оставлять, – сказал им Джузеппе.
– Никто ее не тронет и не задушит, пока не встанет на ноги, – ответили ему. – Пусть лежит здесь.
Говинд посмотрел в непроницаемое лицо говорящего.
– А ты ничего не боишься? Подумай.
Усатый молодец неторопливо снял с пояса никелированные наручники и вдруг ударил ими по лицу Говинда.
– Нашел кого пугать. Дурак. Говинд захлебнулся кровью.
В горных лесах шумел осенний листопад. Небесный Учитель взял горсть листьев и сказал ученикам:
– Запомните. Мои истины – всего лишь эта горсть. Других истин столько, сколько листьев у вас под ногами. Ищите их. Суть моего учения не в том, чтобы поклоняться богам, а в том, чтобы стать ими…
Еще одна поразительнейшая притча! Неужели все они созданы «интуитивной мудростью»? В состоянии полнейшей жестокой бессамости?
И я снова и снова пытался достичь психического уровня гениев далекой древности – через опыты с бессамостью. Я жаждал полного просветления, когда приходят «божественные откровения». Я комбинировал все свои знания, использовал аппаратуру «чемодана» и был, по-видимому, на грани помешательства.