Может, в этом все дело?
Я собирал аппаратуру по нужной схеме, Чжанг с убитым видом следил за моими руками и вздыхал. Проблема рабства допекла и его, он находился у «вечного порога».
Мне понадобилось ювелирно разрезать крохотную кварцевую пластинку, и Чжанг сходил в сокровищницу за алмазом. Это был чудесный кусочек голубоватого льда в оправе из золотых лепестков. Мы разрезали кварц, с хрустом надломили – получилось почти удачно.
– Инструмент пусть будет у тебя, – сказал я Чжангу. – Еще понадобится.
Монах надел перстень на палец, чего раньше он никогда бы не сделал. И прошептал с горячностью:
– Пхунг! Только честно… Ты… ты можешь это самое… О боги! Ну, создать… своим аппаратом мнение? Мое мнение?
Меня неожиданно растрогали его слова. Как ни давили его душу бессамостью и подвальным бытием, не умерло в нем Светлое Пятнышко личностных качеств. Я обнял его.
– Чжанг, дружище! Твое мнение не надо придумывать или создавать. Оно есть в тебе! Освободи свой разум от бессамости…
– А чувства? Ты же говорил, и чувства…
– А чувства пока не надо освобождать. Для начала пойми разумом, просто логически, что тебе надо выйти из Подвалов.
– Какие ужасные слова ты говоришь, Пхунг… «Жизнь – это Контраст» – говорится в постулатах
НМ. Усиливая контраст, усиливаем Жизненный Потенциал. Я должен добиться предельного возбуждения каждого из полушарий головного мозга и разрушить «стену непонимания» между этими двумя Супертипами Мышления, объединить их единой целью. Не будет Цели, будет борьба полушарий, разрушающая Светлое Пятно. Обязательно одно полушарие сожрет другое. Вся хитрость эксперимента в том, чтобы наполнить центры осознания Цели дополнительной энергией за счет разницы потенциалов между обеими стихиями. Внешняя энергия просто убьет меня. То есть я должен достичь гармонии двух враждебных максимумов. Это и есть пик творческих возможностей или, какя полагал, даньчжинской ануттарасамьяксамбодхи, гипотетически полного просветления, по-видимому, не известного современным даньчжинам.
Я так и объяснил монахам: хочу совместить вершины обоих видов познания, чтобы «увидеть» Небесного Учителя.
– Твоя голова лопнет! – Чжанг дрожал, как в лихорадке. – Ведь ты не совершенный…
– Не позволим, – сказал Саранг, «идеальный даньчжин». Я удивленно посмотрел на него, и он застыдился своих «грязных» слов.
Я сделал необходимые приготовления, облепил себя присосками и проводами, сел на коврик в позе лотоса, привел в норму дыхание и пульс. Прижав язык к небу, сконцентрировал сознание на пламени светильника…
Монахи уселись вокруг меня и превратились в изваяния. Щелкнул автоматический выключатель, все разом вздрогнули…
Настал все-таки момент, когда я воспарил в мире светлых истин. Вначале я ощутил ровную сильную радость, ощущение того, что постижение истин дается мне легко. Нечто подобное испытываешь в чудесные мгновения, когда доходишь своим умом до решения труднейших задач.
И я увидел себя и в то же время не себя – тщедушного, жалкого, сидящего в каких-то знакомо-незнакомых пещерах-подвалах. Я разглядел-ощутил разбитое лицо с разорванными мочками ушей – чья-то злобная рука вырвала из них кольца-серьги. Я мгновенно познал его-себя сидящим в созерцании великих мыслей и бредущим по камням, пахнущим раскаленной пылью. Я физически осязал людское море, замершее при звуках негромкого голоса… Даньчжинский Учитель…
Оказывается, ты не был ни князем, ни принцем, а всего лишь – простым переписчиком храмовых текстов. Ты многие годы осмысливал суть писаний, следуя мыслью за рукой – чудесный метод постижения сути! Ты стал подвальным мудрецом. В тебе проснулось чувство логики, оно неминуемо просыпается, когда мозг в постоянной работе. И ты пришел в великое смятение от нелогичностей-ужасов жизни.
Тебя мучили вопросы, которые мучили многих. Но многие не могли переступить черту – тогда нужно было бы потерять все. Ты же снова изобрел аскетизм, погрузился в эгоизм отшельничества, чтобы сохранить мысль. Потеряв все, ты ушел дальше других. Ты стал Великим Критиком своего времени. И хлебнул сполна из горькой чаши. Через собственные страдания познал боль мира. Ты стал Великим Мучеником…
Почему всеблагие боги создали страх и страдание? – спрашивал ты. Откуда извечная вражда племен и народов? Откуда голод, болезни, войны? Откуда вечное уничтожение свободного духа? Откуда крепкие канаты, привязывающие благие помыслы мудрецов к грубым коновязям?
Ты искал объяснение мира. И начал создавать Свою Концепцию – как мог, как умел, как позволяло Время. Ты стал ВЕЛИКИМ УТОПИСТОМ, задумав изменить мир хотя бы в мыслях, просто в мыслях, без чего не может выжить творческая душа – суть человека. И ты начал с главного – убил Старых Богов, религию Своего Времени. Ты сделал поразительный вывод: истинное благо – не в создании мира страданий, а в уничтожении его, не в служении богам, а в нравственном совершенствовании человека. Нравственность должна править миром! – постиг ты. Не в религиях и богах, а в самосовершенствовании спасение человека! – постиг ты. И завещал ненависть ко лжи, воровству, к одурманиванию разума, к излишествам в еде и развлечениях, к золоту и богатству. К желаниям, затмевающим разум… И любил все живое. И уважал целомудрие и смелую мысль.
У истоков даньчжинского монстризма стоял светлый гений. Обалдеть можно! – сказал бы Джузеппе. Хороший человек выпустил в мир двуглавое чудище – Бессамость и Покой. Но не мог же ты требовать от людей предельного рабства! Наоборот, ты возбуждал в них чувство гуманности, самотворения души – ты закладывал основы личности! А через два с половиной тысячелетия все наоборот – свирепое требование быть без «я», без желаний и мыслей, без своего выстраданного мнения.
Может, беда твоя в том, Даньчжинский Учитель, что строил ты из кирпичей, взятых на руинах? И потом кирпичи проросли, словно кокосы, сложенные грудами в мелководной теплой лагуне? Или виной тому пресловутый износ истин?
Изношенные истины… Они встречаются на каждом шагу. Они видны в хроническом недостатке качества, гениальности. Их легко увидеть в поступках фанатиков всех рас и народов. Честные фанатики надели на мораль рубище аскета. В проявлениях красоты и чистых чувств стали видеть грех. В военной Японии запретили кимоно и поцелуи. В Иране наших дней ввели чадру, в Пакистане – публичную порку, средневековые казни, шариатский суд. Все народы прошли через это, а многие еще в пути. А ведь у каждого народа с незапамятных времен были свои Учителя. И все они изобретали, как могли, Научное Сознание, ибо очень просто увидеть изъяны Стихии Чувств – только нужно быть честным и чуточку смелым, чтобы не убояться того, что видно невооруженным глазом.
Они, Учителя рода человеческого, подтолкнули разум к научному познанию, потому что знали и чувствовали, что религиозное сознание – тупик. Находясь в гуще религий, бились над неразрешимой в тех кипящих котлах проблемой Светлого Будущего для всего человечества. И все они на удивление шли одной и той же дорогой, вечным путем искателей истин – от недовольства честного разума к созиданию своих концепций.
…Немощный улыбчивый старичок удалялся во тьму веков. Под его босыми растрескавшимися ступнями вздрагивали какие-то странные глыбы. От горизонта до горизонта – одни только глыбы.
Наверное, и я буду в старости таким же – суетливо шагающим куда-то, пришептывающим на ходу, не обремененным ни страстями, ни имуществом, ни высшими авторитетами. И открывающим преждевременные истины?
Нет, нет, я уже таков, я – он! Я слился с ним, настроился на его волну. Я вошел в суть явления – так это должно называться. Теперь его мысли – мои мысли. Наши общие. И общие для множества людей, для какого-то типа мышления… И, может быть, поэтому я физически ощущаю, как с каждым шагом старичок приближается к беде.
Вот он остановился, чтобы передохнуть, поправил на морщинистом плече ветхую тогу аскета, обернулся – и меня сковал ужас.
Лик «Неизвестного проповедника из Сусхара»! Это я в будущем?! Мое лицо станет маской монстра?!