— Нет, — усмехнулся Майл, зарываясь пальцами в мои волосы. — Я просто думал, что если начну разговор сам, то могу расстроить тебя. Все же мое прошлое не самое радужное, а ты наверняка будешь переживать из-за этого. Не хотел делать тебе больно своими воспоминаниями.
— Балбес великовозрастный! — возмутилась я, двинув кулаком по лбу этого недо-гения. — Разве не для того нужны друзья, чтобы делиться с ними своей болью? Разве любить — не значит принимать человека со всеми его странностями, черными страницами прошлого и мечтами о концерте Нюши?
— Балбес, не спорю, — пожал плечами Майл и уселся, прислонившись спиной к изголовью койко-места моих предков. — Что ты хочешь узнать?
— Да все! — радостно возвестила я, всплеснув руками. — Мне о тебе все интересно!
— Что, даже то, какую марку сигарет я курил с самого начала и сколько раз из приюта сбегал? — хмыкнул он.
— Ясен фиг, — заявила я и уселась рядом с ним.
— Ладно, курил я «Мальборо», а из приюта сбегал так часто, что даже не считал, — пояснил он. — Что еще?
— Дживас, хорош на моих нервах лезгинку плясать, — поморщилась я, а он беззвучно рассмеялся и начал, наконец, вещать:
— Я из простой семьи, ничем не примечательной, разве что очень бедной. Братья-сестры отсутствовали как данность. Родители погибли в автокатастрофе — их сбила машина. Пьяный водитель от наказания был освобожден. Мне было три, и я был одиночкой. Меня бесило присутствие вокруг толпы других детей, и я прятался в книги. Хотя характер у меня всегда был спокойный и пофигистичный, и на провокации я никогда не реагировал. Именно мое поведение с другими привлекло внимание Михаэля. Он поставил себе целью вывести меня из себя и всеми силами этого добивался. Безрезультатно, впрочем. Я ни разу в жизни не сорвался и ни на кого не наорал, не «дал в морду», если того не требовала ситуация, не хлопнул дверью, уйдя в туман по-английски с голубой мечтой сделать из собеседника отбивную. Это подстегивало интерес Михаэля, и вскоре шутки его стали достаточно жестокими, но я продолжал игнорировать их, а он проигрывать не любит. И тогда он решил сменить тактику и предложил мне стать его другом. Я же ответил, что мне не нужны фальшивые друзья, потому как друг — слишком важное и ценное понятие, чтобы называть так того, кому на меня плевать. Михаэля это тогда очень задело, и он оставил меня в покое, а затем я ему помог. Он влип в очередную драку, а я проходил мимо и, видя, что он один явно не справится, зачем-то в это влез. Как оказалось, влез на всю жизнь и ни капли не жалею. Он тогда призадумался еще сильнее, а на следующий день заявил, что, хочу я того или нет, я стану его другом, потому что это уже не просто «блажь» — ему нужны верные люди. Я отнекивался, но Михаэль умеет добиваться своего, и вскоре он и впрямь стал моим другом, потому как он был единственным, кто понимал меня и принимал со всеми моими заморочками. Кстати, это он купил мне первую в моей жизни PSP, о которой я так мечтал, на деньги, которые заработал, сбегая из приюта и обыгрывая народ в покер. Что-что, а блефовать он умеет… Когда мне было шесть, он спас мне жизнь, вытолкнув из-под падающей балки. Тогда чинили колокольню, а я шлялся внизу, в ожидании, когда же снимут колокол — я всегда любил колокола, ведь рядом с нашим домом была церковь и самая настоящая колокольня…
Майл замолчал, глядя на кровать перед собой, а я осторожно обняла его за шею и прижала к груди. Повисла тишина. Ему было больно, и мне стало стыдно — я вынудила его говорить о таких вещах… Но ведь я убедилась на собственном опыте: когда выговоришься, становится легче. А потому я осторожно гладила Майла по мягким, шелковистым рыжим волосам и крепко прижимала левой рукой к себе за предплечье. Его голова покоилась у меня на груди, а глаза были закрыты. Он дышал очень ровно, но вот сердце билось так, словно готово было вырваться из груди. Наконец он успокоился, сердце начало биться ровнее, и он прошептал:
— Я ведь любил родителей, хоть они меня и не любили. Им на меня было наплевать, да и, если честно, думаю, они меня побаивались. Я всегда был «слишком умным». Но когда они погибли, я подумал, что вообще никому и никогда не буду нужен, и что раз меня не принимали собственные родители, то другие люди тем более не примут. Но я ошибся. Меня не принимали не из-за коэффициента интеллекта, а из-за характера, который во мне воспитали родители. Я привык отгораживаться от мира и боли, которую он может причинить, прятался от окружающих и, как результат, стал полностью самодостаточным и считал, что не должен реагировать на то, что происходит вокруг, потому что, в конечном итоге, все это меня не касается, а если коснется, неминуемо причинит боль, как страх родителей. Но Михаэль эту мою защиту пробил, и я понял, что он единственный человек в мире, которому я могу верить, и который не будет меня чураться. Ведь когда он вытолкнул меня из-под балки, то чуть сам не попал под нее и лишь чудом выжил. Он рисковал собой ради меня, и я ему поверил, но не из-за этого, а из-за того, что он мне сказал, когда мы встали. А именно, он сказал: «Ты чего ворон считаешь, идиот? Я не хочу потерять друга!» Впервые меня назвали идиотом, впервые я почувствовал, что он сказал слово «друг» абсолютно искренне. Впервые я понял, что кто-то не хочет потерять меня, что кому-то я дорог и нужен. И я ему поверил. А когда он ушел из дома Вамми, я и мысли о предательстве не допустил. Я знал, что он не хотел втягивать меня в то, что задумал, вот только, что именно он задумал, было не ясно. Он хотел меня оградить, но я верил, что нужен ему, и пошел следом. В приюте меня ничто не держало, кроме друга, а когда он его покинул, смысла там оставаться у меня не было. Может, я и правда похож на Хатико: четыре года зарабатывал, ломая игры и продавая в сети читы, и упорно разыскивал Михаэля. И я нашел его. Он долго отнекивался и не принимал меня, но я тоже умею убеждать, и в конце концов он все же меня принял. Знаешь, я ему за это благодарен. Несмотря на то, что меня, в конце концов, убили, несмотря на то, что я сам убивал людей, я ему благодарен. Потому что, откажись он тогда меня принять, я бы разочаровался в людях и повесил на всех клеймо «потенциальные предатели». Но он не бросил меня, и я не потерял друга. Единственного человека, которому не было на меня плевать. Когда я оказался в темноте… — Майл снова замолчал, а я еще крепче прижала его к себе, и он продолжил, слегка дрогнувшим голосом: — Когда я там оказался, я не думал ни о чем. Вообще ни о чем. Потому что знал: Михаэль тоже умер. Я просто это чувствовал. И если бы я начал о чем-то думать, это была бы всего одна фраза: «Он умер из-за меня». С его стороны план был идеальный, и погибнуть он мог, только если бы сам подставился, а сделал бы он это лишь если бы узнал, что я погиб. Я был прав. Так и было. Он сам об этом сказал, когда мы оказались здесь. И… Я не мог тогда позволить себе думать о нем, потому что меня бы съедало чувство вины. Но когда я очнулся здесь, я увидел тебя. Меня просто вырвали из темноты, и я оказался в твоей гостиной, а передо мной стояла удивленная и растерянная девушка, которая откуда-то меня знала и начала нести полную, на мой взгляд, ерунду, явно пытаясь меня задобрить.
Дживас усмехнулся и уткнулся лбом мне в плечо, а затем заявил:
— Вот только ты меня крайне озадачила, когда вдруг резко изменила поведение, а потом позвала Михаэля. Я растерялся, не знал, что ему сказать, не знал, как извиниться, но видел, что он терзает себя еще больше, и это делало чувство вины еще острее. Но ты, незнакомая странная девица, подтолкнула меня к нему и сказала то, что мне так нужно было в тот момент услышать. Спасибо тебе за это.
— Не за что, — улыбнулась я, осторожно гладя Майла по волосам. — Я ведь от чистого сердца.
— Вот потому и спасибо, — улыбнулся он. — Когда мы с Михаэлем разобрались во всем, я подумал, что за тобой надо понаблюдать, потому что ты явно понимала нас, и чем больше я за тобой наблюдал, тем больше убеждался — ты очень необычный человек. Добрая, но язвительная, казалось бы, открытая и приветливая, но близко к себе никого не подпускающая, ранимая, но надевшая маску эдакого колючего ёжика. А еще ты и впрямь нас понимала. Нас всех: и L, и Ниара, и Михаэля, и меня. И это удивляло меня больше всего, ведь мы абсолютно не похожи… Я к тебе привязался, но Михаэль упорно твердил, что ты мне нравишься. Он был не прав.