Я усмехнулась и потрепала Дживаса по волосам, зарывшись в них пальцами, а он вдруг выпрямился и, посмотрев мне прямо в глаза, сказал:
— Вот только, когда ты пошла ко дну, я вдруг подумал, что могу потерять тебя, и мне стало больно. Никогда еще так больно не было. А когда я тебя вытащил, и ты так доверчиво ко мне прижалась, стало еще больнее, потому что я понял, что я для тебя — всего лишь товарищ, а твое сердце отдано Михаэлю. Но мешать вам я не хотел, потому что думал, что ты не заслужила того, чтобы тебя ставили перед выбором. Тебе ведь было бы тяжело отказать одному из нас, я знаю. И я решил самоустраниться. Вот только Михаэль тебя не любил, и, видя, как ты мучаешься, мучился и я сам. Я старался выбросить тебя из головы и сердца, но не получилось — ты только прочнее там обосновывалась. А когда ты сказала те слова у церкви… Знаешь, я на секунду подумал, что, может быть, еще не все потеряно, и это выбило из колеи. Но ты ясно дала понять, что не хочешь становиться даже моим другом, сказав, что ничего не хочешь обо мне знать, и это был единственный раз, когда я и впрямь вышел из себя. Прости. Но когда ты убежала, я понял, что ты сказала неправду. Понял, что я идиот. И понял, что я тебя люблю.
Повисла тишина. Я смотрела в глубокие, сияющие, затягивающие глаза Майла, которые были так близко от моих собственных. Ловила губами его дыхание, обжигающее, заставляющее чувствовать себя живой, и понимала, что люблю его больше жизни, больше кого бы то ни было в этом, да и во всех мирах в принципе, и что это взаимно. Впервые он сказал, что любит меня, признался открыто и без обиняков, и это заставляло сердце бешено биться, а кровь стучать в висках набатом.
— Майл…
Я осторожно коснулась кончиками пальцев его щеки, и он слабо улыбнулся.
— Маша, я тебя люблю.
Сердце готово было вырваться из груди от счастья.
— Я тоже люблю тебя, Майл, — прошептала я, и он осторожно зарылся пальцами в мои волосы.
Секунды или часы? Нежные прикосновения теплых ладоней, обжигающий, полный нежности и любви взгляд, и добрая улыбка, обещающая: «Я не забуду». Майл придвинулся ближе, и я вздрогнула. В памяти вспыхнула картина, которую я всеми силами старалась забыть. Он замер.
— Нельзя, да? — едва слышно прошептал он, и я растерянно на него посмотрела. Сил сказать что-то просто не было. Опять я все порчу…
Я опустила взгляд, а Майл прижал меня к груди и тихо сказал:
— Когда ты рассказывала о том, как чуть не утонула, ты постоянно прижимала пальцы к губам, и словно старалась с них что-то стереть. Я не психолог, но думаю…
— Он целовал меня… — задрожав, перебила я геймера, понимая, что он подумал не о том, и не желая слышать слово «изнасиловал», ведь этого не было. — Он меня только целовал. Каждый раз, как умирала кошка, он подходил ко мне и целовал, а затем говорил: «Я дарю тебе ее жизнь — чувствуешь ее вкус на своих губах?» Ведь кошки… Он касался губами их макушки перед тем, как опустить в реку. Считал, что таким образом забирает их жизнь…
Я дрожала, а Майл осторожно гладил меня по спине, и мне показалось, что он облегченно вздохнул. Понимаю… Многие бы сказали: «Раз не изнасиловал, ничего страшного», — вот только я боялась встречаться с парнями не только потому, что считала, что меня предадут, но и потому, что боялась того, что должна буду поцеловать их, а сделать это, не вспомнив тот день, я не смогла бы, и пришлось бы открыться, а на это я была не способна.
— Прости, — прошептала я, понимая, что просто не могу перебороть себя и поцеловать Майла. Просто не могу… Потому что когда он приближается, я вижу лицо того психа и чувствую на губах вкус его губ, а паника захлестывает… — Прости…
— Не извиняйся, я все понимаю, — тихо ответил Дживас, и я в сотый раз удивилась его способности не злиться на меня, не обижаться и принимать со всеми бзиками и тараканами в голове. — Да это ведь и не так важно, правда? Если бы… Если бы у нас было время, я бы научил тебя не бояться моих прикосновений, но сейчас… Завтра я уйду, а значит не стоит мучить тебя. Пусть этот день закончится не преодолением себя, а миром и спокойствием, согласна?
Я кивнула и прижалась к Майлу, слушая размеренное биение его сердца. Теплые ладони осторожно скользили по моей спине, а горячее дыхание опаляло висок. Тишина, умиротворение, чувство абсолютной защищенности и невозможности предательства.
— Спасибо, Майл, — пробормотала я, проваливаясь в сон. — Спасибо, что ты есть…
— Тебе спасибо, — услышала я и погрузилась во мрак.
POV Юли.
Я была в наглую затащена моим маньяком домой, и вяло бубнила что-то вроде: «Бейонд, хорош мои нервы убивать, не становись маньяком нервных клеток, сделай лицо попроще». Бёздей, ясен фиг, на это не реагировал — он вообще отлично понимает, когда я возмущена, а когда бурчу для вида. Мы зарулили в мою спальню, и меня нагло толкнули на кровать. Это еще что такое?!
— Очумел? — возопила я, рухнув на свои нары.
Бейонд ходил по комнате туда-сюда и о чем-то лихорадочно раздумывал. Это что за любительское видео на тему «Тигр в клетке»? Что за паника? Злится, что Маша все без нас решила? Так она, как это ни прискорбно, права: чем быстрее они уйдут, тем больше вероятность, что попадут в «мир вечного счастья», а так велика вероятность того, что шинигами охамеют и заберут их сами.
— Бейонд, хорош мне ковер вытаптывать! — фыркнула я и оперлась локтями о колени, положив на ладони подбородок. — Ты знал, что так будет. Чего теперь метаться?
— И тебе все равно? — зло спросил он, замерев, как мраморное изваяние, и сверля меня взглядом. Я возмутилась. Нет, ну как он может такое говорить?!
— Нет, конечно! — воскликнула я, подскакивая и уперев руки в боки. — Имей совесть, я тоже переживаю! Но это не значит, что я начну бегать по хате с воплями: «Жизнь несправедлива, Маню — на кол, шинигами — под расстрел, Обаму — на костер!» Ты чего хочешь? Чтобы я тебе нервы портила? А смысл? Тебя все равно заберут! Так чего зря кислород и нервы переводить? Нервишки-то не восстанавливаются!
Повисла тишина, и Бёздей сверлил меня пронзительным взглядом алых глаз. Мне вдруг стало как-то неуютно и даже стыдно. Я ведь, фактически, ему сказала, что он мне на нервы действует… Ну так правда действует! Но это слабое оправдание… Я помялась и подошла к маньяку, теребя подол кофты. Что сказать-то? Ааа, мама миа, почему в детстве ты меня не научила извиняться? Хотя не твоя вина — ты меня учила. Ремнем по пятой точечке. Наверное, это и отбило все желание приносить извинения…
— Ммм… Бейонд, а хочешь, я тебе сказку расскажу? — пробормотала я, но фортель не прошел.
— Нет, — холодно бросил он, и я, титаническим усилием воли заставила себя посмотреть ему в глаза. О как. А он и не злится вовсе… он… Я вздрогнула. В красных глазах застыла боль. Сжигающая, уничтожающая душу боль.
— Прости, — прошептала я, и крепко обняла Бёздея. Ну вот, дожила… Я извиняюсь. Не за то, что нахамила, а за то, что ничего поделать не могу…
Холодные ладони легли мне на спину, и я услышала тихий шепот рядом со своим ухом:
— Не извиняйся. Это не твоя вина.
— Но и не Машина! — пробормотала я, посмотрев Бейонду в глаза. Не нравится мне его тон. Он явно выделил слово «твоя», и что-то мне подсказывает, что он винит Марию…
— Ты так думаешь? — вскинул бровь он. — Она согласилась выполнить все задания, а ведь могла…
— Бейонд, если она их не выполнит, вас все равно заберут, — едва слышно прошептала я.
— Это еще не известно, — маньячно усмехнулся он. — Мы не знаем этого точно, а она даже не попыталась выяснить.
— Да как она выяснит-то? — опешила я.
— Спросит у своего родственничка, — язвительно бросил Бёздей, и я замерла. Стоп, а правда! Почему бы не поговорить с Графом, пластинка-то у Маши сохранилась! Вдруг удастся его уговорить?!
— Бейонд, ты гений! — воскликнула я и повисла у своего любимого маньяка на шее. Он явно растерялся, не ожидав такого, но тут же собрался, прямо как Кубик Рубика самостоятельный, и крепко меня обнял. — Мы ведь с ней и не подумали об этом! Что ж ты раньше-то молчал? Блин, а вдруг получится Графа уговорить?
— Вы что, правда об этом не подумали? — слегка удивленно вопросил Бейонд, и я поняла, что он в трансе от нашей тупости.