Поужинав, легли спать, выставив дозорных. А на утро в их отряд на взмыленном коне прискакал гонец. Он объявил Деларам, что по полученным Аскольдом данным войско Дира на судах, купленных в Варне, намерено войти в Меотийское озеро и подступить к Саркелу. И если она жаждет встречи, то должна поменять направление своего пути. Авось успеет встретиться. Времени впереди для этого много.
И Деларам повернула от Днепра к Дону…
Хазарским наместником в Саркеле, или тудуном являлся Менаим. Так родители нарекли его во младенчестве в честь библейского царя израильского.
Менаим в переводе с еврейского означало «Утешитель». Но как и царь израильский, тудун им не был, также отличался особенной жестокостью и упрямством. Чтобы властвовать, он, будучи в Саркеле советником наместника, подослал к нему убийц и умертвил последнего, а сам стал во главе пограничного тудунства. То же самое сделал и Менаим израильский: выступив против законного царя Селлума, убил его, а воцарившись в Самарии, не только с врагов, но и с провинившихся живьём сдирал шкуры или развешивал головою вниз на крепостных стенах, пока бедняги не умирали в страшных мучениях от жары, без воды и пищи.
И Менаим в Саркеле, если кто пытался ему возражать, того сажал в подвал на цепь и не давал ни есть, ни пить до тех пор, пока тот не признавался в своей неправоте. Других же казнил.
Тудуну многие желали смерти. Вот к такому «чёрному ночному мангусу» ехал шаман Чернодлав, сам не менее, чем наместник жаждущий чужой крови…
Возле одного древнего скифского кургана он приказал остановиться. Вспомнил рассказы деда Акзыра о том, что в подобных курганах хоронили богатых военачальников и царей и клали рядом с ними золотые украшения, драгоценные вещи. «Вот бы поживиться!» — Всякий раз эти мысли приходили в голову к Чернодлаву, когда встречался с местом древних захоронений. И сейчас, глядя на курган, подумал — не послать ли с десятком воинов на его раскопки сотника Алмуша, тоже угра и язычника, пользовавшегося доверием и выражавшего не раз во время пути свою преданность?… Но раздумал. По понятиям любой веры — совершить сие, значит, обречь себя и своё потомство на проклятие богов и вечные муки. Знал, что от такого предложения мужественный Алмуш задрожит, как осиновый лист…
«Я бы сумел… Сделает и сотник, если устроить ему конопляную баню и, когда во сне посетят виденья, внушить, что раскопки могилы угодны Повелителю Верхнего мира… Но усыплять не буду: пусть Алмуш верит в меня как в честного, справедливого человека…»
Весь вечер, пока на небе не зажглась первая звезда, над курганом летал орёл, а в темноте вершина могилы была объята светом… «Уж не душа ли витает умершего?! Знать, потревожил я её скверными помыслами…» — жутью отозвалось в сердце шамана. Он еле дождался утра и повелел трогаться с места.
В этот же день и Деларам со своими телохранителями, слугами и служанками проехала мимо кургана, а к вечеру её отряд попал в окружение…
— Госпожа! — осадил коня перед самой мордой белого жеребца начальник телохранителей. — Вооружённые люди обложили нас со всех сторон. Их — тьма… Пробиться не сможем, всех перебьют… Мы не знаем, кто такие и что им нужно…
Не успел далеко отъехать, как стрела с жёлтым оперением вонзилась ему в шею, — начальник сполз с седла и свалился в степной ковыль. Заржали лошади, отчаянно закричали русы, оказавшиеся в смертельной западне. Их стали тут же расстреливать. Не растерялась Деларам: в образовавшийся на миг в кольце врагов просвет она направила своего аргамака. Тот бешеным галопом вынес её на простор, за ней увязались на таких же резвых конях несколько служанок, но их тотчас заарканили…
Чернодлав сразу увидел скачущую по степи в богатом одеянии женщину, вскочил на гнедого и бросился в погоню. За ним последовали семь или восемь воинов.
Шаману через некоторое время пришлось сравнить бег белого жеребца со своим конём, и сравнение вышло не в пользу последнего. Аргамак мчался, как ветер. Длинная лёгкая накидка печенежской девы взвивалась выше её головы, ниспадала, скручивалась в жгут и снова взмывала вверх. Чернодлав со злостью ударил пятками в бока гнедого, тот прибавил в беге, но расстояние до белого жеребца не уменьшалось… «О, Гурк, прибавь силы моему скакуну!» — молил шаман. Этого же бога об этом же самом просила и Деларам. И Гурк будто сжалился над ней, не вняв мольбе Чернодлава, скоро явил перед очами дочери покойного боила слегка замутнённые широкие воды тихого Танаиса. Её конь уверенно и быстро приближался к крутому берегу, ещё мгновение — и он бы прыгнул с него, а внизу, в извилистых увалах откоса, стрелой аргамака и всадницу трудно достать… Но шаман неразлучным с детства оружием — луком владел мастерски. Богатая женщина была нужнее, чем белый жеребец, которого Чернодлав уже присмотрел для себя, и как ни жаль стало его, пришлось спустить стрелу в аргамака, угодив ему в пах… Жеребец, не достигнув несколько локтей до берега, рухнул на землю, а Деларам, выскочив из седла, перелетела через край и покатилась вниз по рыхлой земле. И даже ни капельки не ушиблась.