Демидьевна. Пиши, пиши, обливай его материнскими слезами. (С сердцем взглянув на портрет мальчика.) Может, хоть открыточку пришлет!
Анна Николаевна (заклеивая конверт). Последнее! Если и на это не откликнется, бог с ним. (Стеснительно, сквозь полуслезы.) Извините нас. Мы к вам так привыкли, Кокорышкин.
Кокорышкин. Сердечно понимаю. (С чувством.) Хотя сам по состоянию здоровья детей не имел… однако в мыслях моих всем владел и, насладясь, простился… (Коснувшись глаз украдкой.) Не встречал я их у вас, Федора-то Иваныча.
Анна Николаевна. Он в отъезде… Закрывай окна, Демидьевна, скоро самолеты полетят.
Кокорышкин. И давно они в этом самом… в отъезде?
Анна Николаевна. Три года уже… и восемь дней. Сегодня девятый пошел. (Со вздохом.) Внезапность… непонятная.
Демидьевна. Незадачник он у нас.
Анна Николаевна. Он вообще был хилого здоровья. Только нянька его и выходила. А добрый, только горячий очень был… (Поднявшись.) Кажется, Иван Тихонович вернулся.
Демидьевна закрыла окна фанерными щитами, включила свет и вышла к себе на кухню. С портфелем, в осеннем пальто и простенькой шляпе, вернулась с работы Ольга. Минуту она, щурясь, смотрит на лампу, потом произносит тихо: «Добрый вечер, мама» — и проходит за ширму. И вот тревога улицы вошла в дом вместе с сыростью на ее подошвах. Раздевшись, Ольга бездумно стоит, закинув руки к затылку.
Разогреть тебе или отца с обедом подождешь?
Ольга. Спасибо, я в школе завтракала.
Анна Николаевна (заглянув к ней). Ты чем-то расстроена, Оленька?
Ольга. Нет, тебе показалось. (Достав из портфеля кипу тетрадей.) Устала, а надо еще вот контрольную просмотреть.
Анна Николаевна. А почему Оленька в глаза не смотрит?
Ольга. Так. Давеча войска мимо школы шли. Молча. Отступление. Ребята сидели присмире-евшие. И сразу как-то пусто стало… даже собаки затихли. (Очень строго). На фронте плохо, мама.
Анна Николаевна. Когда же… случилось-то?
Ольга. Прошлой ночью. Они ударили танками в обход Пыжовского узла и вышли клином на Медведиху. К Колесникову по дороге забежала: бумаги жгут.
Кокорышкин. Копоть везде летает, точно черный снег идет. Тяжелое зрелище!
Ольга. Простите, я вас и не заметила, Кокорышкин.
Кокорышкин (жестко). Их бы теперь проволокой окружить да артиллерией всех и уничтожить.
Ольга. Легко нам, в тылу, судить о войне. А там…
Анна Николаевна. А еще что случилось, Оленька?
Та молчит.
Вы не обедали, Кокорышкин? Идите на кухню. (В дверь.) Демидьевна, покорми Кокорышкина.
Кокорышкин. Балуете, растолстею я у вас, Анна Николаевна.
Он уходит. Мать выжидательно смотрит на дочь.
Ольга. Только не пугайся, мамочка… он жив и здоров. И все хорошо. Я сейчас Федю видела.
Анна Николаевна. Где, где?
Ольга. На площади… Лужа большая, и рябь по ней бежит. А он стоит на мостках, нащурился во тьму, один…
Анна Николаевна. Рваный, верно, страшный, в опорках… да?
Ольга. Нет… похудел очень. Только по кашлю его и признала.
Анна Николаевна. Давно приехал-то?
Ольга. Я не подошла, я из ворот смотрела. Потом домой кинулась предупредить.
Анна Николаевна. Что же мы стоим здесь… Демидьевна, Демидьевна!
Демидьевна вбежала.
Демидьевна, Федя приехал. Собирай на стол, да настоечки достань из буфета. Уж, верно, выпьет с холоду-то. Дайте мне надеть что-нибудь, я сбегаю. А то закатится опять на тыщу лет…
Демидьевна. Коротка у тебя память на сыновнюю обиду, Анна Николаевна.
Ольга (за руки удержав мать). Никуда ты не побежишь. Сам от нас ушел, пусть сам и вернется. (Слушая тишину.) Кто-то у нас в чулане ходит.
Они прислушиваются. Жестяной дребезжащий звук.
Корыто плечом задел. Верно, больной к отцу, впотьмах заблудился.
Демидьевна (шагнув к прихожей). Опять двери у нас не заперты.
Анна Николаевна. Не надо, я сама запру.