Райан стоял неподалёку и буравил глазами нимфу-проводницу, которая стояла, ссутулившись, и испуганно осматривалась. Что-то в ней заставляло его задуматься. Он не мог доверять одной из тех, кто держал его взаперти и насиловали ежедневно в течение нескольких недель. В то же время в его голове всплыл тот самый момент, когда эта нимфа принесла ему лекарство, чтобы облегчить последствия морской болезни. Райан не знал, что и думать. Его разрывало от двух совершенно противоположных чувств, и он никак не мог понять, какое же из них ему ближе: расправиться с этой дикаркой так же, как и с сотней других, или же отпустить её в благодарность за какую-никакую помощь.
- А мы тут не одни, - проговорил Орисс, указав на окно одного из маленьких, деревянных домиков. - Там чья-то рожа была.
Райан отвлёкся от девушки и глянул в сторону, куда указывал приятель.
- Не одни, говоришь, - растягивая слова, произнёс он и медленно побрёл в сторону домика. - Что ж... Не повезло им. Времени у нас, думаю, достаточно...
Орисс сразу понял, что собирался сделать Райан. В его глазах вновь загорелась жажда мести, а рука крепко сжимала трофейный меч одной из воительниц. Поначалу Орисс махнул было рукой, однако через несколько мгновений в его груди тоже загорелось нечто необъяснимое. Ему очень сильно захотелось присоединиться к приятелю, во всём теле откуда-то взялись силы на то, чтобы встать и пару раз взмахнуть коротким мечом.
- П... пожалуйста, не надо, - очень тихо взмолилась темноволосая нимфа, посмотрев на наёмников глазами полными слёз. - Вы... вы уже очень многих убили... не надо...
- А скольких убили вы за столько лет нападений? - будто чужим голосом спросил Орисс и, прибавив шаг, поравнялся с приятелем.
Ни тот, ни другой «сорока» не слышали, как скрипнули петли двери, как истошно завопили дикарки внутри дома. Обоих поглотило желание отомстить тем, кто столько дней издевался над ними и сотнями, если не тысячами мужчинами до них. Их было трое: взрослая женщина, старушка и девочка лет десяти. Лицо Райана исказила жуткая ухмылка, когда он провёл лезвием меча по стене дома. Женщина в отчаянии ринулась на обезумевшего беглеца, но тот ударил её наотмашь по лицу. Когда нимфа упала, Райан вонзил ей в спину лезвие. Дикарка захрипела, начала кашлять кровью и вскоре затихла. Стены домика едва ли не задрожали от истошного вопля двух оставшихся нимф. Орисс подошёл к старушке, занёс меч над головой и с точно такой же улыбкой снёс голову самой старшей дикарке. Десятилетняя девочка кричала, захлёбываясь слезами, но Райан не был намерен щадить никого. Один быстрый взмах клинком, и девочка уже лежала рядом с остальными дикарками с перерезанным горлом.
Вид и запах крови, разливающейся по полу домика, приносили невиданное ранее наслаждение. Орисс глубоко вздохнул и поднял глаза к небу. В его ушах до сих пор стоял предсмертный крик убитых нимф, и от этого на душе становилось лишь приятнее. Боги не простят его за столь жестокое убийство безоружных и беззащитных женщин, но ему было не до того. Наёмник чувствовал себя абсолютно спокойным. Райан протёр вспотевший от возбуждения лоб и медленно покинул домик. Орисс последовал за ним.
Как оказалось, крик дикарок наёмникам не послышался - весь городок буквально сотрясал женский визг вперемешку с плачем. Никого из моряков не было в центре поселения, зато из каждого домика слышались предсмертные вопли нимф. Орисс посмотрел на свои руки, обагрённые кровью, и вновь поднял глаза к небу. Он не знал, сколько так простоял. Когда «сорока» посмотрел в сторону своего приятеля, то увидел, что тот уже был на полпути к соседнему маленькому домику. Послав голос разума куда подальше, Орисс присоединился к Райану.
Когда Сайто вышел из огромного дерева с внушительным мешком за плечами, он закрыл глаза. Он слышал каждый новый вскрик умирающей нимфы, и это заставляло его немного устыдиться. В Рунэле его бы не простили за то, что он не предотвратил столь страшные деяния. Его учили совсем другому. Однако Сайто больше не был частью Рунэла. Если его изгнали, то он решил для себя, что не обязан следовать законам, предписанным матроной. Ему было нестерпимо стыдно за такие мысли, он ненавидел себя за них. Однако он больше не был Такэдой. Матрона стала самым ненавистным существом в его жизни, а потому ему приходилось мириться с правилами, действующими за пределами родины.