– Если бы меня здесь не держали, я бы на тебя в суд подала. Такие типы, как ты, должны сидеть за решеткой.
Она поворачивается и обращается к воображаемой публике:
– Вы ведь согласны со мной? Этот человек отвратителен.
– Ну, а себя вы кем считаете? Это чтобы угодить вам, привередливым потребительницам, мы проводим все эти опыты. Вы купите шампунь или крем с неизвестными побочными эффектами?
– Самое легкое свалить все на потребительниц. Они про все это ничего не знают. А вы этим пользуетесь. Просто чтобы денег заработать.
– Ну и что же? Теперь, когда вы знаете, вы будете покупать непроверенную губную помаду?
– Жалкий тип!
– Это не ответ. Что вам нужно, так это мазать губы кровью. Гарантированно натуральный продукт, не вызывающий аллергии. Во время ваших выступлений в цирке будет смотреться эффектно.
– Лапочка моя, не говори о том, чего не знаешь.
– Так вы думаете, я не знаю, как вы своих тигров дрессируете? Вы им лапы прижигаете раскаленным железом!
– Только в самом начале. А потом мои котята очень гордятся тем, что срывают аплодисменты. Это совсем другое дело.
– Это точно такое же «дело». В обоих случаях животные страдают для нашего удовольствия. Вам не кажется, что вашим тиграм было бы лучше жить вместе со своими детьми в джунглях, а не таскаться с вами в ржавых клетках, есть котлеты из отбросов и выступать перед крикливой толпой? Вы думаете, им интересно, вашим «большим котятам», красоваться на арене ради вас?
– Они меня любят!
– Если вы так уверены в их привязанности, войдите-ка как-нибудь к ним в клетку, когда они голодные. Без плетки и палки. Посмотрим, под каким соусом они вас «полюбят».
– Я бы зашла.
– Ах, да, я забыл: чтобы привлечь к себе внимание, вы готовы на все.
– Ты ничего не понимаешь, цирк – это хорошо. Он доставляет радость детям.
– Давай разберемся. Чтобы доставить радость детям, вы перед ними мучаете животных! Логично. Мои опыты, по крайней мере, не афишируются.
– Ах ты...
Она бросается на него. Они дерутся. Она легко побеждает. – Да уж, – стонет он, – с вами трудно вести диалог.
Саманта душит его.
– Извинись немедленно!
– Лучше сдохнуть. Неожиданно раздается грохот и
вспыхивают молнии.
Их отбрасывает друг от друга, словно сильным электрическим разрядом.
Рауль и Саманта в разных концах помещения. Удивленно смотрят друг на друга.
– Что это такое? – тревожно спрашивает она.
– Электрический разряд. Вольт пятьсот, я думаю. Прошел через пол, который послужил проводником. И спрятаться-то невозможно.
Рауля трясет.
– Ох, как больно, – говорит она, потирая бока.
Рауль, обернувшись к стеклу:
– Эй, вы не имеете права! Я пожалуюсь в Международный суд. Это вам так не пройдет. Я хочу выйти отсюда. Я решил уйти. Эй, вы слышите? Я больше не принимаю участия в программе, я не играю.
Гримаса на лице Саманты сменяется блаженной улыбкой.
Преобразившись, она становится на колени, складывает ладони и начинает молиться.
– Что вы делаете?
Она не отвечает и продолжает молиться.
– У вас от короткого замыкания разум помутился?
– Молчи, нечестивец.
– Неужели трудно объяснить?
– Ты не понял? Этот разряд – это не электричество, это была... молния. «Его» молния.
Пауза.
– Я думаю... я думаю, что мы умерли. Да. Умерли. Ты и я, мы... умерли.
– Она в полном бреду.
– Плохо соображаешь? Туман, забытье, ослепительный свет. У нас был сердечный приступ, и мы очнулись здесь в...
– Ну, давай.
– В ра-ю. Рауль хохочет.
– В раю? А эти там (показывает на стеклянную перегородку), это кто? Ангелы?
– Наши небесные судьи. Они ничего не говорят, они наблюдают. Они будут меня судить. Они видят мою жизнь. Видят меня маленькой девочкой. Видят меня подростком. Видят меня теперь. Они знают обо мне все.
Она обращается к «публике»:
– Простите меня. Простите меня. Ох, как я раскаиваюсь в том зле, что могла сделать.
– Это правда. Она чуть-чуть... (Он постукивает пальцем по виску.) Извините ее.
– Я хочу искупить мои грехи. Искупление. Я готова к искуплению.
Она стучит себя кулаком в грудь.
– Я была ленивой, скупой, гордой, завистливой, я лгала и даже была обжорой.
– А сигаретки у вас не будет? Саманта продолжает бормотать:
– «Господи, я не достойна того, чтобы войти в Твое царствие, но скажи одно слово, и душа моя излечится».
– А если те, кто за нами наблюдает, не ангелы, а... демоны?
– Простите и этого безбожника тоже, он не отвечает за себя.
– Мы видим «безбожника» в чужом глазу, а в своем и «апостола» не замечаем.
– Ты можешь пасть закрыть? Я пытаюсь спасти положение.
– Мне кажется, что гипотеза насчет ада правдоподобнее. Мы всегда представляли себе ад чем-то вроде пещеры-бани-талассотерапии, только жарче и противнее. А настоящий ад вот такой. Закрытое помещение, пустое, тихое, холодное. Непонятное. С ощущением того, что за тобой кто-то наблюдает, кто – неизвестно. Ад (он показывает на стекло)– это чей-то безмолвный взгляд.
– Какое несчастье жить без веры! Рауль подходит к стене и смотрит на
свое отражение.
– А если мы спокойно поразмышляем, – предлагает он.
– Мне незачем размышлять, я знаю.
– А я, глядя на вас, все больше сомневаюсь.
– Усомнись в своих сомнениях, и ты поверишь.
– Очень жаль, но я верю только в то, что вижу. А вижу я, что заперт в каком-то аквариуме вместе с женщиной в леопардовом костюмчике. Точка. Я беру себя за запястье и чувствую свой пульс. Я прикасаюсь к своей груди и чувствую стук своего сердца. Из этого я делаю вывод, что я жив и нахожусь в ясном уме и что вы, напротив, начинаете терять рассудок.
– Два года назад, – говорит Саманта, поворачиваясь к нему, – мне одолжили тигрицу из другого цирка, поскольку моя заболела гриппом. Тигрица не хотела меня слушаться. Я чувствовала, что она опасна. Только я начала работать с ней, как она бросилась на меня с открытой пастью. Несколько секунд я была в ее полной власти. Но вдруг, будто чудо какое-то, она остановилась. Потом посмотрела на меня, и я увидела по ее глазам, что на нее снизошел Святой Дух. Я встала на колени и принялась молиться, а тигрица лизнула мне щеку.
– Прямо как у святой Бландины, – произносит он насмешливо.
– Именно, как у святой Бландины. Тогда-то я и поняла, что моя жизнь принадлежит не мне, и что я – Его слуга.
Она опять опускается на колени и молится в тишине.
– И слушать такое в середине двадцать первого века! – возмущается он.
– Человек неверующий – всего лишь мешок мяса.
– Я никогда и не претендовал на что-то другое.
– Удивительно все-таки! Ты не веришь в Бога, а веришь в машины. Но технологии нас не спасут. А такие, как ты, помогают машинам превращать нас в рабов.
(Звонит телефон. Звук далекий; неясно, откуда он доносится.)
Рауль и Саманта пристально всматриваются сквозь стекло в даль. Такое впечатление, что таинственный наблюдатель забыл отключить мобильный телефон.
Телефон звонит снова. Их взгляд становится еще напряженнее.
Когда телефон звонит в третий раз, они принимаются искать глазами источник звука.
После четвертого звонка Рауль хлопает себя по одежде, роется в карманах.
– Это мой телефон! (Он достает маленький мобильный телефон.)
Рауль подносит телефон к уху, и лицо его выражает досаду.
– Кто это? – спрашивает Саманта.
– Будильник. (Он нажимает на кнопку, отключая звук.) Я использую мобильный и как будильник.
– Будильник? Так что же это, утро уже?
– Действительно, мы и не задавались вопросом, сколько времени прошло с тех пор, как нас украли.
– А по твоему мобильнику-будильнику это узнать нельзя?