— Богомолка не кусается! — кричал он.
Учительница Шекер постучала по крышке парты. Это значило, что она гневается. Все замолчали. Даже стало слышно, как ребята посапывают носами.
— Вы уже большие, четвертый класс кончаете, а ведете себя как первоклассники, — сердито сказала учительница и прикрикнула на Джеренку. — Ну-ка, прекрати реветь!
Потом она подняла с места меня:
— Ты почему озоруешь? Показывай, что там у тебя в портфеле!
Делать было нечего. Я вынул из парты свой портфель. Учительница открыла портфель и покачала головой. Только теперь я вспомнил, что по дороге в школу нарвал в колхозном саду зеленого урюка и спрятал в портфель. Я опустил голову. Лицо залила краска стыда.
— О, оказывается, и это дело твоих рук. А я говорю садовнику, что среди моих учеников нет таких озорников, которые рвали бы зеленый урюк, — сказала учительница и вытряхнула содержимое портфеля на парту.
Урючины рассыпались по полу. Учительница сказала:
— Ребята, среди вас найдутся смельчаки, которые отважились бы взять в рот такой зеленый горький урюк? Не боитесь оскомины?
Все молчали. Но Джеренка вдруг перестала плакать.
— А он и не ест их, на переменах бросается зеленым урюком, — пожаловалась она.
Учительница Шекер сложила урюк в кучку и взяла оттуда богомолку, которую усадила у себя на ладони. Пристально стала разглядывать ее, словно видела впервые. С виду богомолка и на живое существо не похожа. Напоминает пять-шесть связанных между собою тоненьких щепочек. Нет ни живота, ни складок, ни крови. Когда она не движется, можно подумать, что это зеленые лепестки. Я почувствовал, что учительница начала отходить, и решил оправдаться:
— Это не божья кобыла, а богомолка. Она не кусается. У нее и рта нет, чтобы кусаться…
— Вот что, Базар, — перебила меня учительница. — Во-первых, кобыла это божья или конь, ты отнеси ее и пусти в траву. Во-вторых, когда закончатся уроки, пойди к садовнику и попроси у него прощения за сорванный урюк. А в-третьих, извинись перед Джерен. Нельзя обижать девочек.
Я стоял, опустив голову. Я совсем не собирался обижать Джеренку. Откуда мне было знать, что она испугается богомолки? Когда она заплакала, мне даже стало ее жаль. Но просить прощения у девчонки! Этого я не мог. Такой уж у меня характер. Я стоял и молчал.
— Я жду, Базар! — повторила учительница.
Я продолжал молчать.
— Ну, тогда выйди из класса и подумай как следует, — велела учительница. — Или, может быть, ты хочешь побеседовать с директором?
Сказано — конец. Учительница Шекер никогда не берет назад своих слов. Я зажал в кулаке богомолку, виновницу всех моих бед, и вышел из класса. Отнес и выбросил ее в заросли люцерны, а сам вернулся в школьный коридор и остановился там. Что делать? Думаю, думаю, но придумать ничего не могу. Я понимаю, что нехорошо получилось, но как помириться с Джеренкой? Может, написать ей письмо? А что я напишу? "Прости меня, Джеренка"? Этого еще не хватало! Так я ничего и не придумал и стал думать про урюк и садовника. Что скажет садовник, я знаю: "Обрывая зеленый урюк, вы только себе вредите. Ведь когда созреет, он весь вашим будет. Как только пожелтеет, приходите ко мне. И не лазьте на дерево, прячась среди веток. Я сам наполню всем вам карманы". Садовник наш старенький — ровесник моего дедушки. Он добрый. Поворчит и простит. Я ему скажу, что больше никогда в жизни не стану воровать урюк. И на этом весь разговор будет окончен. Но ведь учительница Шекер не садовник. Вон она как рассердилась на меня… Я снова представил ее седые волосы, нахмуренное лицо, смотрящие из-за больших очков прямо на тебя глаза. Эти глаза были и суровыми, и ласковыми одновременно. Когда я пошел в первый класс, бабушка, услышав, что меня будет учить учительница Шекер, очень обрадовалась и сказала: "Это очень хорошо! Быстро научишься читать и письма писать научишься, Базарджан. Но никогда не заставляй ее дважды повторять то, что она сказала один раз. И если ей по дому надо что-то помочь, то тоже не гнушайся. Она всем вам учительница. Она и матери твоей, и отцу твоему, и брату преподавала, обучала их грамоте…"
У нас дома есть две фотографии учительницы Шекер. И на обеих она среди учеников. Одна выпускная фотография папы, когда он закончил седьмой класс. А на второй брат Кервен после окончания десятилетки. На папиной фотографии учительница Шекер совсем молодая и очень красивая. На фотографии Кервена она постарше, но тоже еще молодая. А теперь у нее и волосы седые, и на лице морщины. Я вспомнил об этом, и мне стало жаль ее и стыдно, словно я был виноват в том, что она постарела. Однажды я даже у нее дома был. Учительница Шекер живет недалеко от нас. Как-то бабушка сварила домашнюю лапшу, положила туда два больших красных перца и сказала мне: "Сынок, тетя Шекер очень сильно простыла. Быстренько сбегай к ней, отнеси ей поесть горяченького". Я вошел и увидел, что учительница лежит одна в большой комнате. Она обрадовалась мне, показала на стул рядом со своей кроватью: "Садись, Базар" — и долго со мной разговаривала, расспрашивала, как себя чувствует бабушка.