Дедушка тоже разволновался, даже забыл вручить цветы, которые все еще держал в руках. Потом он вспомнил о них и протянул гостю. Дядя Миша взял их и протянул мне.
— Иди, сынок, в вагон и отдай их женщине, которая сидит у второго окна.
Я неуверенно вошел в вагон. В тамбуре меня сразу же встретили мальчик с девочкой, которые все это время наблюдали за нами.
— Это нам? — с улыбкой спросила девочка.
Я растерялся, не зная, что ответить. Девочка выглянула в дверь и звонким голоском спросила:
— Папа, эти цветы нам?
— Да, да, отнесите их маме! И выходите, мы уже приехали.
Только после этого я понял, что это тоже наши гости. Подошла женщина с посеребренными сединой волосами, обняла меня и поцеловала в лоб.
— Значит, ты Базар?
Я кивнул. Женщина показала на мальчика с девочкой.
— А это Володя и Лиля. Познакомьтесь!
— Ну, вот, Маша, это мой названый брат Коссек, — сказал дядя Миша, войдя вместе с папой в вагон.
— Здравствуйте, дорогой Коссек! — протянула женщина руку папе.
— Добро пожаловать, Мария Михайловна! — сказал папа.
Когда вытащили на перрон вещи, дядя Миша оглядел станцию.
— "Карабата" — не то прочитал, не то проговорил он название станции и добавил. — Тридцать пять лет прошло! А, Коссек? Я словно сквозь сон помню, как мы тогда сошли с поезда и сидели на земле. А вот и кран с водой! До сих пор стоит! — показал он на водопроводный кран, на котором была надета толстая белая труба, обложенная внутри соломой, чтобы зимой в нем не замерзла вода. Дядя Миша подошел к крану и напился из него. — Помнишь, у этого крана я выхватил у какого-то мальчишки кусок хлеба и начал быстро есть его. Мама бросилась ко мне и стала трясти меня за плечи, а твоя бабушка обняла меня, сказала маме: "Не бей его, ребенок не виноват!" Потом разломила круглую лепешку и раздала ее всем нам.
И я и Володя с Лилей с удивлением слушали, что говорил дядя Миша. Он заметил наше удивление и сказал:
— Тяжелое было время. Нас тогда эвакуировали из Ленинграда после блокады. Хотя по дороге нас кормили, все равно чувство голода не проходило, казалось, никогда не наешься досыта.
— Пусть никогда не повторятся такие времена! — откликнулся папа. — Ну, пошли, друзья! Михаил Антонович во время войны жил в нашем ауле, — сказал папа, обращаясь ко мне, к Володе и Лиле. — Мы вместе работали в колхозе, помогали взрослым, хотя были ненамного старше вас, и очень дружили.
Теперь я понял, почему дядя Миша назвал моего папу братом, а дядю Мишу у нас дома называли "высоким гостем".
Всей группой мы направились к нашей "Победе", которая стояла возле водокачки. Папа, неся два больших чемодана, пошел впереди. Держа шляпу в руках, дядя Миша шел рядом с ним. От них не отставала и Лиля, которая несла в руках две красивые картонные коробки, обвязанные шелковыми лентами. Мы с Володей вдвоем несли огромную корзину, набитую неизвестно чем и прикрытую сверху белой марлей. Володя замедлил шаг и сказал:
— Что-то очень тяжело, давай поменяем руки.
— И ничуть не тяжело, — возразил я, но все же мы поменялись местами. Теперь он нёс корзину в правой руке, а я в левой. Я сказать-то сказал, но корзина была действительно тяжелой. Мы остановились отдохнуть. Володя повернул свою ладонь, на которой остался след от ручки корзины, и улыбнулся:
— Ничего, что тяжелая, зато очень нужная. Это мы вам везем. Знаешь, что там есть? Вафли, конфеты, шоколад. А у Лили в руках крейсер.
— Что за крейсер? — не понял я.
— Ну, крейсер "Аврора". Не знаешь, что ли?!
Кто же не знает про "Аврору"! Только откуда же мне было знать, что в коробке у Лили крейсер "Аврора".
— Точный макет "Авроры". Очень интересный, вот увидишь, — сказал Володя. — Я его тебе в подарок привез.
Я промолчал, но радость была написана на моем лице. Макет известной "Авроры"… "Почему они не приехали, когда шел учебный год, — подумал я. — Я бы отнес его в школу и показал ребятам. Интересно, что бы сказала Джеренка?" А еще мне захотелось показать крейсер Ата.
Володя крикнул сестре:
— Лиля, куда ты мчишься, а ну, подожди нас! Дай сюда "Аврору"!
Он не стал ждать, когда Лиля остановится, а бросил корзинку и побежал к ней. Взял у нее одну из коробок и протянул мне.
А тетя Маша и дедушка шли в сторонке, словно они и не с нами, и о чем-то оживленно беседовали. Я хоть и не слышал, но догадывался, о чем они могут говорить. Наверно, тетя Маша спрашивает у него, где он оставил свою ногу. А дедушка совсем как нам отвечает: "Ногу мою фашисты украли. Когда моя деревянная нога поломается, я пойду и заберу у фашистов свою ногу".