Выбрать главу

— Папа, ну не уезжайте! Ведь вам не сказали, чтобы вы пришли, — жалобно произнес я.

Папа вроде бы задумался, однако ничего не ответил, Дедушка, расположившийся на заднем сиденье машины, собираясь закрыть дверцу, посмотрел на меня и сказал:

— В таких случаях не приглашают, сынок. Главное, чтобы сообщили, этого достаточно. А остальное уж твое дело. Хочешь — иди, не хочешь — можешь не ходить… Как подскажет совесть.

Я понял, что моя просьба прозвучала неуместно. Расшатанный капот машины захлопнулся только после третьей попытки. Папа сел за руль. Вдруг он, словно вспомнив что-то, посмотрел на меня.

— А что, если и ты поедешь, сынок?

Дедушка тоже поддержал его:

— Ну да, конечно, Базарджан уже не маленький, пора приобщаться к радостям и печалям аула… Всему надо учиться потихоньку…

Главное, что дедушка одобрил, этого достаточно, но если я поеду на кладбище, то и Володя тоже должен поехать. Я не стал даже спрашивать, возьмут ли его с собой, закричал во всю глотку:

— Вовка, беги скорей, мы тоже едем на кладбище!..

Кажется, я чересчур громко закричал. Видимо, голос мой прозвучал радостно. Папа посмотрел на меня и покачал головой. Верный себе дедушка и нам сказал, что не повезет нас с обнаженными головами. Я вошел в шалаш и надел тюбетейку. Но что же наденет Вовка? У меня другой тюбетейки здесь нет. Неужели же ему теперь придется остаться только из-за того, что ему нечего будет надеть на голову?

Я уже подумал, может, попросить дедушку сделать ему бумажную шляпу, такую же, как он тогда сделал мне. Но тут Вовка побежал в шалаш, вытащил чемодан и стал что-то искать там. Оказалось, что еще в Ленинграде, когда они стали собираться к нам в гости, тетя Маша купила ему в "Детском мире" соломенную фуражку с зеленым клеенчатым козырьком. Вовка быстренько отыскал эту фуражку. Бегом выбежали мы из шалаша. Лиля стояла возле машины.

— Я тоже поеду на кладбище…

Вовка прикрикнул на нее:

— А ну иди отсюда!

Я стал уговаривать ее:

— Лиля, ты лучше останься. У нас девчонки не ходят на кладбище…

Лиля и не подумала послушать меня. Напротив, она рвалась так, словно мы собирались на какое-то интересное зрелище:

— И не обманывай, и не обманывай, вы с Вовкой обманываете меня.

Вовка с силой захлопнул дверцу машины, так что чуть было не прищемил курносый нос своей младшей сестры. Мы с Вовкой сейчас вели себя так, словно мы одни решали, кому ехать, а кому нет. Папа молчал. И всю дорогу они молчали. Оказывается, это очень плохо, когда люди сидят рядом друг с другом и молчат. Дедушка, словно прочитав мои мысли, нарушил молчание:

— Коссек, Миша, вы помните, когда я вернулся с фронта? Вообще-то вы тогда были мальчишками…

— Помню. Мы тогда спрашивали: "Белли-уста, а куда ты дел свою ногу?" — сказал папа.

— Вы о войне рассказывали, сахар нам дали, — добавил дядя Миша.

— А помните той, который устроили в ауле по случаю моего возвращения?

— Конечно!

— Я думал, что только такие старики, как мы с покойным Мурти, помнят это время, но, оказывается, и вы краешек захватили. — Дедушка помолчал, потом опять заговорил. — Бычка зарезали, мясо было, а вот муки… Мы перед тем тоем весь аул обошли в поисках муки, чтобы испечь один тамдыр лепешек, но не могли найти. И вдруг Мурти… Идет и тащит на спине полмешка зерна: "Женщины, перемелите зерна и быстренько испеките лепешки!" Все поразились. Ведь полчувала зерна по тем временам было целое богатство. Откуда оно взялось у Мурти? Оказывается, он раскопал нору суслика и нашел в ней зерно, потом и другие норы стал разрывать. Вот и набрал. Женщины сказали: "Оставь это зерно для своих детей. Если экономно использовать муку, смешивать ее с травой, варить похлебку, то хватит надолго". — "Мои дети обойдутся, как обходятся другие дети, — ответил Мурти. — Испеките лепешки для всех". Да, такое не каждый бы сделал! — закончил дедушка.

— Он много добра делал людям, — добавил папа. — Ведь это он научил нас пахать. "Вам выпишут трудодни, это будет помощью вашим семьям. А заодно и колхозу помощь", — сказал он и каждому из нас вручил по узде лошади. Однажды кобыла наступила мне на ногу, так он быстро развязал свою портянку, замотал мне ногу, а сам надел чокай на босу ногу… Председатель тогда не хотел доверить нам быков. "Они дети, не смогут пахать", — сказал он. А Мурти-ага встал на нашу защиту: "Будь спокоен, председатель, хоть они и мальчишки, но мальчишки военных лет, им все под силу".