Александр Подмогильный
Наши «левые» в деградирующем Ростове
Ростов-на-Дону претендует на звание столицы Юга России: здесь находится полпредство и прочие казённые учреждения Южного федерального округа. По последней переписи населения город насчитывает около миллиона жителей, а если посчитать всех нелегалов и мигрантов — то и все два. С тех пор, как Украина получила независимость и торговые пути из Москвы перестали пролегать через Харьков, Ростов стал фактически единственным перевалочным пунктом между Северным Кавказом и остальной Россией. Это прежде всего торговый город. Здесь всё время что-то покупают, продают или перевозят. Есть и крупные промышленные предприятия: знаменитый Ростсельмаш, который работает едва ли на десять процентов от своей мощности, и вертолётный завод, который не так давно посещал сам Уго Чавес. Но тем не менее большинство населения занято либо в сфере услуг (магазины, торговые сети и т.д.), либо непроизводительным физическим трудом (укладка плитки, работа на складе). Главный вуз города — Южный федеральный университет (ЮФУ), в который объединили несколько бывших институтов, добавим к нему Ростовский государственный университет путей сообщения (РГУПС) и Донской государственный технический университет (ДГТУ). Недавно благодаря инициативам Министерства обороны было закрыто, расформировано и разворовано Ракетно-авиационное училище им. М.И. Неделина. Из культурных достопримечательностей можно отметить Музыкальный театр и Театр им. Горького, построенный в тридцатых годах в стиле конструктивизма (в форме трактора).
Казалось бы, в таком большом и развитом городе должна быть активная политическая жизнь. Это не так. За последние годы интерес к политике у жителей нашего города резко упал. Еще несколько лет назад в каждом районе существовала организация «Молодой гвардии Единой России» (МГЕР), и каждая насчитывала по 10—15 человек. Сейчас же их и след простыл, осталось только руководство. Когда потребовалось провести пикеты в поддержку Путина, они не смогли привлечь никого, пришлось заставлять бюджетников стоять с плакатами против «оранжевой чумы».
Еще печальнее обстоит дело с левыми (кого бы под этим словом ни понимать). В КПРФ раньше существовал «Патриотический союз молодежи Дона», куда входило около 50 человек. Нынче же собрания комсомола (ЛКСМ) редко посещают больше пяти активистов. Были и «левопатриотические» организации (ВМГБ, «Трудовая Россия», АКМ), сейчас они полностью прекратили свое существование. Действовали Федерация анархо-коммунистов и местный филиал Федерации анархистов Кубани, которые тоже почили в бозе. Некогда многочисленная НБП сейчас насчитывает два-три человека (именует себя, разумеется, «Другой Россией»). Раньше все вместе левые (без КПРФ) были способны вывести на первомайскую демонстрацию несколько сотен человек. Сегодня они едва ли соберут больше 20. Такой упадок политической жизни никак не повлиял на популярность В.В. Путина: бабушки все равно знают, что он платит им пенсию, а бюджетники — что получают от государства зарплату. Зато на популярности левых идей это сказалось очень сильно: многие люди в первый раз слышат слово «коммунист», а остальные плохо понимают, что это значит. Людей, знакомых с теорией, можно в буквальном смысле по пальцам пересчитать. И это — в двухмиллионном городе!
Сейчас в Ростове действует лишь несколько небольших левых групп, которые то и дело грозят развалиться. По сравнению с девяностыми численность и влияние левых ещё более уменьшились. А ведь левые в городе и в девяностые не блистали. Что же довело их до сегодняшнего плачевного состояния?
Большинство (если не все) ростовские левые вышли из неформальной тусовки. Причин тому несколько. Институты социализации в современном обществе практически отсутствуют, кроме учебных заведений мест для элементарного общения почти нет. Политических партий (за исключением КПРФ) или организаций, где бы проводилась хоть какая-то работа — тоже. К моменту развала Советского Союза от «советского марксизма» не осталось ровным счётом ничего, кроме набора догм, «что такое хорошо, и что такое плохо». Роль книг к этому времени была фактически сведена на нет. Во всяком случае, так это выглядело в нашем торгашеском Ростове. Если на Западе девальвация понятия истины и насаждение постмодернизма в философии привели к исчезновению такого явления, как интеллигент, то в СССР разворачивался сходный процесс: под прикрытием официальной идеологии утверждался позитивизм в форме веры в глобальную мощь науки, в кибернетику, а параллельно дилетантские рассуждения «лириков» о «нравственных проблемах» заменяли собой философию. Образовался идеологический вакуум, колоссальный дефицит смыслов. Среди советских диссидентов не было талантов в области общественных наук, были лишь некоторые люди-символы. И большинство ищущих оказалось разочаровано, читая по ночам запрещённые произведения диссидентов и не находя там ничего. Вот почему интерес к издаваемым в перестройку миллионными тиражами журналам угас очень быстро: люди искали в них то, что смогло бы заменить набившие оскомину советские лозунги, а находили там в лучшем случае религиозно-мистический хлам. Желание что-либо читать в поисках ответа на вопросы отпало надолго.