В конце концов Фоме наскучило сидеть под сенью выстиранных штанов, повисших в ожидании попутного ветра, и он спустился в трюм. Там были нагромождены коробки с сигаретами и виски, и он подумал, что на таможне наверняка опять придется кому-то дать на лапу, но тут появились четыре «бугая» в полицейской форме. Они распихали коробки в стороны и взорам предстал большой ящик; когда ящик расколотили, изнутри показался суперкомпьютер - серый пластмассовый шкаф, более-менее напоминающий холодильник, без каких бы то ни было кнопок или других устройств на гладкой передней панели: виднелось лишь несколько разноцветных светодиодов. Откуда-то пришел и шеф «бугаев» в форме, - тот самый, с проседью и в очках с золотой оправой, - и протянул руки к машине, но с задней стороны ящика вылетел рой пчел; пчелы налетели, намереваясь искусать «бугаев», но шеф достал служебное удостоверение старшего страхователя «Ятагана» и жужжалки тут же убрались восвояси без каких-либо возражений.
«Пчелы - примета все же добрая, - сказал шеф. - Одно время, как пошлют нас проверять лопнувшие фирмы - псевдобанки да всякие другие пирамиды - откроем сейфы, денег внутри, естественно, не найдем, но зато вечно оттуда какие-нибудь насекомые жалящие вылетали, и раз тут пчелы, то это к тому, что дела здесь еще не совсем плохи: мед все же есть. Обычно же вылетают осы, так как в большинстве мест медом и не пахнет, а вот из сейфа Агробизнесбанка, помню, налетели на нас трутни; иначе говоря: не только меда нет, но еще и у тебя последний заберут…» Тут суперкомпьютер неожиданно зазвенел, и Фома проснулся.
Он быстро поднял голову. На столе, в пяди от глаз, работал монитор, и его сияние освещало лежащую перед ним клавиатуру, мышку и его самого; оказывается, он уснул прямо за столом, уткнув голову в скрещенные руки. Он прищурился, пытаясь защититься от противного синеватого света монитора, и в это время телефон прозвенел еще раз. Фома ругнулся, протянул руку вперед в темноту за монитором, нащупал аппарат и, все еще ничего на соображая, поднял трубку:
- Алло.
- Отдел теории хаоса? - спросил жизнерадостный мужской голос.
- Да.
- За некрологом зайдите. Да побыстрее, а то мне уже уходить скоро.
- За каким некрологом? - промямлил ошеломленный Фома, все еще не в силах полностью совладать со своим голосом.
- Какой заказывали, такой и получите. Разве нет?
- Да, только это… Куда зайти-то?
- Вы, что, там - уснули, что ли? - засмеялась трубка.
- Нет-нет, скажите, а то я что-то сообразить никак не могу… - залепетал Фома, пытаясь понять, о чем идет речь.
- К Антону, в шестьсот восьмую.
- Врет он! - вмешался в разговор еще чей-то голос с определенно пьяной интонацией. - В шестьсот восьмой - шлюхи.
- Сын у твоей матери - шлюха! - выкрикнул первый голос и продолжал: - Гляньте на него - от ста грамм развезло. И давайте побыстрее!
- Уже иду, - ответил Фома, но в этот момент что-то сообразил и выкрикнул: - Эй! А где эта шестьсот восьмая-то ваша? Вы кто, в каком здании?
Но было поздно: разговор прервался и в трубке слышался лишь сигнал «свободно». Окончательно проснувшись, Фома взглянул на часы компьютера - они показывали один час пятнадцать минут, - потом потянулся на стуле и хотел было щелкнуть лампой, но спохватился, что светящееся посреди ночи профессорское окно наверняка привлечет внимание охраны «Ятагана», а потому отказался от этой идеи. Сияние монитора было слабым и противно трепетало, но предметы в кабинете различить все же было можно.
«Комната шестьсот восемь,» - думал Фома. Если это у них в институте, то значит - на последнем этаже, во владениях «Ятагана». Если нет… Ну и черт с ней.
«Эге, да это же идеальный повод! - промелькнуло у него в голове. - Поднимусь наверх, вроде как за некрологом, а сам высмотрю, как там у них седьмой этаж замаскирован. В конце концов, на кой черт я остался здесь в эту ночь?»
Он нацепил на лацкан куртки визитку Луки Варфоломеева, сунул во внутренний карман заготовленную с вечера монтировку и разводной ключ - «на всякий пожарный» - и, не выключая компьютера, медленно приоткрыл дверь и высунул голову.
Как и следовало ожидать, в коридоре царил полумрак, светили только лампы у лестницы, и стояла тишина - нет, не совсем полная тишина, а скорее относительная; откуда-то сверху доносились приглушенные звуки цыганского оркестра, а хриплый мужской голос тянул разудалой шлягер сезона, где упоминался какой-то холдинг в центре Софии. Фома медленно зашагал по коридору, стараясь идти бесшумно, но и чтоб походка была не совсем как у вора. Удалось ему это или нет - неизвестно, но как только он ступил на освещенную лестницу и стал подниматься наверх, охранник, стерегущий подступы к ятаганским сферам, лишь мельком взглянул ему на визитку и вновь впился взглядом в стоявший на столе переносной телевизор: показывали детектив и сейчас как раз был самый разгар финальной перестрелки. Ободренный отсутствием внимания к своей персоне, Фома легко поднялся на шестой этаж, нашел дверь с номером 608, постучал и, не дожидаясь ответа, заглянул внутрь.
За столом в кабинете сидел человек среднего возраста, выглядевший, в своей белой рубашке и с короткой стрижкой, совершенно обыкновенно, если не считать пистолета в кожаной кобуре под мышкой. Мужчина оторвал глаза от лежавших перед ним бумаг и в упор уставился в лицо Фомы, просунувшееся сквозь приоткрытую дверь; взгляд его не предвещал ничего хорошего.
- Тебя кто это послал сюда? - спросил он с угрожающими нотками в голосе.
- Я за некрологом, - ответил Фома, пытаясь сохранять спокойствие.
- А-а, так это ты, значит, был… На, держи, - сказал мужчина, взял один из лежащих на столе листков и подал Фоме. - Еще надо что?
- Нет, - ответил Фома и пятясь выбрался из комнаты.
Удалившись на несколько метров по коридору, он развернул листок.
«Третьего числа сего месяца, в четверг, внезапно скончался Максим Лесидренский, доцент отдела быстрых снов… Мы потеряли прекрасного коллегу и замечательного ученого… Поклонимся его памяти.»
Фома ощутил, как у него по спине медленно поползли мурашки.
В течение последних нескольких дней события все время развивались так, что эти трудолюбивые животинки не раз принимались ползать у него вдоль позвоночника; то визит «бугаев», то - полицейских, потом некрологи, да и вообще вся эта неизвестность и абсурдность положения… Ползание по позвоночнику стало знакомо ему до такой степени, что он уже мог различать, когда мурашки движутся строем, а когда ползают наобум; когда выползают из муравейника, а когда возвращаются; когда отправляются на войну с каким-нибудь другим муравейником, а когда вернутся - победили они или потерпели поражение. Иногда мурашки ползли пустые, иногда нагруженные - тащили на спинах соломинки, пшеничные зерна, семечки… Явно нагружены они были и сейчас, но ощущение было такое, словно волокут они не зернышки и соломинки, а мешки с цементом.
Дела пошли совсем круто. Неизвестно как, но все трое внезапно скончались сразу после того, как поговорили с Фомой; разговоры все время крутились вокруг его работы на этом проклятом суперкомпьютере - будь он трижды неладен, - который так и оставался персонажем легенд… Страшно было не то, что профессора умерли - ему они, в конце концов, никем не приходились, - а непонятная связь между их смертью и скитающейся по таможням, вирусологам и налоговым управлениям машиной. А через машину - с «Ятаганом», на чьей территории он сейчас и околачивался с монтировкой и разводным ключом в кармане. Жалкое оружие… Вдруг где-то сзади в коридоре что-то скрипнуло и одновременно заговорили два голоса; Фома скакнул вперед и в этот момент увидел справа от себя светящуюся неоновую рекламу ресторана над серой металлической дверью, которая была вдвое шире остальных. Из-за двери просачивались звуки какой-то модной песенки, а сбоку у стены стояла стойка с меню, из которого периферийное зрение Фомы выхватило только несколько строчек: «Гювеч «Депутатский», ракия72 «Страховая» (бывшая «Гайдуцкая»73), салат «Страховой» (бывший «волчий»)…» Голоса сзади, однако, резко усилились, будто говорившие вынырнули из-за какой-то преграды, и Фома, не оборачиваясь, шмыгнул за металлическую дверь.