В ресторане было, естественно, накурено, и пласты дыма в сочетании с сине-зеленым мерцающим светом делали видимость почти нулевой. Остановившись в нерешительности у входа, Фома оглядел столики и сидящих за ними людей, освещенных установленными низко в стенах призрачными лампами, сам не зная, кого ищет - ему здесь так или иначе узнавать было некого. Посреди бара он заметил открытую площадку, на которой что-то покачивалось в такт цыганской музыке, и лишь секунд через десять до него дошло, что это, по сути дела, - эротическое шоу: русая «дамочка» с отвисшими титьками и коровьей физиономией, скорее всего, русская, пыталась выдать позы посексуальнее. Но ни о каких сексуальных позах не могло быть и речи, так как левая нога у нее была стиснута металлической шиной и совершенно не сгибалась в коленке, из-за какового конструктивного недостатка она закидывала ее вбок движением, подходящим не столько для стриптиза, сколько для шагающих боевых механизмов из «Звездных войн»…
«Не иначе, производственная травма, - решил Фома, - результат взбучки покрепче от менеджера шоу. И стриптиз тут должен бы состоять в снятии не одежды, а именно шины…»
До снятия шины однако дело так и не дошло, поскольку музыка стихла, русская перестала вертеть задом и скрылась за какими-то кулисами, а в нахлынувшей тишине стали ясно слышны спокойные разговоры за столиками.
- Нет, я никак не могу понять, как эти из «Первой частной» от всех законов увиливают! - объяснял маленький мужчина в костюме и жилетке за ближайшим к двери столиком, а его собеседник, сидевший к Фоме спиной, твердил:
- Так, а рассказывают, Носорог сумел индульгенцию им купить, причем скидкой по случаю декады любви к ближнему воспользовался, так что индульгенция обошлась ему чуть ли не даром, ежели учесть, какими грехами его подчиненные оперируют…
Двое за столиком были, по всей вероятности, адвокатами, - так, по крайней мере, выходило из специфики их разговора, - и поскольку он касался «Первой частной», Фома заинтересованно навострил уши, но в это время откуда-то с другого конца послышался звон разбитых бокалов, последовали с трудом разбираемые пьяные возгласы и примерно на полминуты разговор был совершенно заглушен. Только потом он смог уловить слова:
- Ну, хорошо, защита у них крепка, но Дракону-то мне что предложить? Штаны с себя снять, что ли? Тебя послушать, так только это и остается.
- Разве что поймать кого-нибудь, кто у них защиту снимет. Хакерами их, что ли кличут, или как там…
- Самое важное - не ослаблять натиска. Хакеры хакерами, но нужны и процессы. Суд остается судом.
- Правильно, процессы нужны, причем не просто процессы…
- Марковские процессы нужны! - совершенно не зная к чему произнес вслух Фома.
Двое за столиком, сидевшие не более чем в метре от него, как по команде обернулись и устремили на него подозрительные взгляды.
- Что это еще за марковские процессы? - спросил один.
- Случайные процессы. С отсутствием последействия. Так я, по крайней мере, из определения помню…
Двое за столиком снова окинули Фому недобрым взглядом. Они смотрели на него несколько секунд, потом тот, что в жилетке, сказал:
- А в этом, пожалуй, что-то есть. Верно - случайные процессы нам нужны, и чем меньше последействие, тем лучше. Как ты говоришь, они называются?
- Марковские.
- Идеально! Завтра же звякну одному Маркову, он мне кое за какую услугу должен, и все уладим.
- А ты уверен, что это тот самый Марков? Давай-ка лучше у паренька спросим…
Услышав, что речь зашла о нем, Фома, не экспериментируя дале, повернулся спиной к спорящим и умелся из ресторана.
Пора уже было и седьмой этаж поискать. Или хотя бы вход в него. В конце концов, он за этим сюда пришел.
Главная лестница на этом этаже обрывалась, поэтому Фома прошел в другой конец коридора, где была запасная. Она тоже выше не шла, но в потолке над лестничной площадкой зияла квадратная шахта, в которую вела прикрепленная к стене металлическая лесенка. Фома забрался по лесенке в темную шахту и через некоторое время стукнулся головой обо что-то жестяное; он толкнул люк кверху - на его счастье, тот ничем не было заперт - и очутился на плоской крыше здания.
Вопреки фольклорным слухам, будто на крыше день и ночь дежурят снайперы «Ятагана», никаких снайперов, да и вообще людей, наверху не оказалось. Полная луна идеально освещала плоское, усыпанное гравием пространство с тремя установленными на нем громадными спутниковыми антеннами, огромной светящейся рекламой объединения на самой кромке крыши и несколькими не столь значительными металлическими конструкциями. На другом конце здания - примерно там, где была главная лестница, - возвышалась низкая неоштукатуренная кирпичная постройка с белой фибролитовой дверью - скорее всего верхний конец шахты лифта. Фома прошелся туда-сюда по гравию, минуты две полюбовался панорамой желтых городских огней и разноцветных реклам, потом спустился обратно через слуховое окно, по железной лестнице, спрыгнул вниз на пол и огляделся - не заметил ли его кто случайно.
Он сразу почувствовал что-то неладное.
Во-первых, постеленная на полу коридора дорожка была зеленого цвета. А он прекрасно помнил, что несколько минут назад она была темно-красной!
Во-вторых, стены были не белые, как раньше, а с легким синеватым оттенком.
Фома сделал с десяток тихих шагов по дорожке, задерживая взгляд на номерах дверей: с левой стороны 726, 724, 722, а с правой - 725, 723… И тут только убийственная догадка поразила его: он - на седьмом этаже!
Не поверив глазам, Фома быстро вскарабкался обратно на крышу и огляделся: ему пришло в голову, что он, может, просто слез не через то окно.
Но другого окна на крыше не было. Путь вниз был только один.
Фома спустился обратно. Теперь дорожка была снова красной! И номера на дверях - шестьсот с чем-то. Одним словом - шестой этаж.
«Жуть полнейшая,» - подумал он, и чтобы не обвинять себя в галлюцинациях, еще раз поднялся на крышу и слез обратно. Дорожка опять была зеленой! И этаж - седьмой.
Чувствуя, что он ничего не может понять во всей этой заварухе, Фома в отчаянии потащил ноги по коридору, сам не зная, куда идет. И где-то у другого конца заметил приоткрытую дверь, из-за которой доносился звук работающего матричного принтера…
Он так и не смог себе потом объяснить, как он набрался храбрости и тихо протиснулся сквозь приоткрытую дверь. Может быть, ему просто уже было все равно, что его там ждет. А может, его немного успокоил скрежет матричного принтера: все же знакомый звук - свой, родной, компьютерный - не то, что звон сотового телефона или вой охранной сигнализации. Да и люди, которые в нынешнюю эпоху прогресса все еще работают на старых матричных принтерах, - немного особой породы, вроде шоферов трабантов или польских фиатов - людей уравновешенных, дружелюбно настроенных, без злобы глядящих на остальных участников движения: знаешь, что не подсекут тебя на дороге, не обругают в спину… Нет, в тот момент перед дверью никакой такой мысли в голову Фоме не пришло, по крайней мере в явном виде, - он тогда вообще потерял способность соображать, - и все же он вошел в дверь.
Перед глазами у него оказалась серая пластмассовая перегородка чуть повыше человеческого роста, отгораживавшая перед дверью что-то вроде узкого коридора и не дававшая увидеть остальную часть комнаты. Фома двинулся вдоль нее, пытаясь бесшумно ступать по разноцветному линолеуму, и дойдя до конца, осторожно высунул голову: там также не было видно ни одной живой души - только письменный стол с перемятыми журналами «Блеск», «Плеск» и «Треск» и двумя грязными кофейными чашками на нем, пыльный деревянный шкаф и раковина у стены в глубине комнаты. А звук принтера все носился по воздуху, идя откуда-то сбоку, из-за второй перегородки из такой же серой пластмассы, с небольшим проходом в дальнем конце. Фома приблизился к нему, просунул голову, стал поворачивать, чтобы осмотреть помещение за перегородкой - и в этот миг принтер замолчал, а он застыл на месте.