Мать остановила долгий ласковый взгляд на красивом молодом лице, с пробивающимся пушком белокурых волос. От этого выхоленного лица веяло здоровьем, свежестью и беззаботностью капризного ребенка. Оно улыбалось в ответ на ласковый взгляд матери. Улыбались сочные румяные губы, улыбались большие голубые глаза, приводившие в восторг тридцатипятилетних дам своим ясным, чуть-чуть наглым взглядом, улыбались румяные свежие щеки.
— Ты удивляешься, что я так рано? — произнес он зевая. — Я и сам удивляюсь… Вчера, впрочем, я рано вернулся, в два часа, ты уже спала, и я не зашел к тебе проститься.
— Кутил?
— Провожали товарища в Ташкент… Пили… Голова болит.
Анна Петровна покачала укоризненно головой.
— Так отчего ты рано встал?
— С тобой поговорить надо. У меня просьба к тебе, мама…
— Я догадываюсь, какая просьба… опять денег?..
Анна Петровна серьезно взглянула на сына и прибавила:
— Послушай, Шура… когда же будет этому конец?..
— Подожди, мама. После жури меня, а теперь выслушай, пожалуйста… Даю тебе слово, что я прошу в последний раз…
— В последний раз? — усмехнулась мать. — Ах, Шурка, Шурка, много было этих последних раз. Ты серьезно огорчаешь меня…
Шурка сделал капризную мину и заметил:
— Верь, что больше не буду, но только теперь устрой мой дела. Отец получает деньги, так уж ты, мама, переговори с ним… Взгляни сама: менее чем двадцатью тысячами обойтись нельзя, ей-богу нельзя…
— Да ты с ума сошел, Шурка! Ты говоришь о двадцати тысячах, словно о трехстах рублях.
— Не сердись, а взгляни, мама!
С этими словами, произнесенными тоном капризного ребенка, не выносящего противоречий, Александр Сергеевич положил на стол перед матерью почтовый листок бумаги, испещренный цифрами.
— Прочти, мама… Портному тысячу двести рублей, сапожнику — триста, Пивато — восемьсот… По векселю — семь тысяч пятьсот, векселю скоро срок, мама… Денисову четыре тысячи…
— Какому Денисову?..
— Нашему, мама… В безик проиграл…
— Ах, Шурка, Шурка!.. — шептала Анна Петровна, просматривая длинный список долгов. — Ты решительно неисправим… Давно ли я за тебя заплатила пять тысяч? Давно ли ты обещал вести себя скромней и не играть в карты. Ведь у нас состояния нет… ты это знаешь!
— Мама, голубушка, сердись не сердись, а попроси отца… Даю тебе слово, я больше не стану делать долгов, но только теперь упроси отца…
И Шурка, по обыкновению, обвил шею матери и, покрывая ее лицо поцелуями, повторял:
— Ты попроси… попроси… Попросишь?..
Анна Петровна еще три дня тому назад просила Сергея Александровича за своего баловня, но теперь она хотела его проучить и показать, что не сразу поддается на его просьбы. Она отвела свое лицо и строго заметила:
— Александр! Ты разоряешь нас. Отец возмущен твоим поведением, и если ты не исправишься, он больше не станет платить твоих долгов… Ты, кажется, мог бы жить без долгов. Ты получаешь двести рублей от отца, сто от меня. У тебя готовая квартира, стол и лошадь… Разве нельзя жить прилично на эти средства?..
— Ах, мама, мама… Что такое триста рублей? Служат у нас в полку, сама знаешь, всё богатые люди… Нельзя же мне в самом деле совсем отстать от товарищей и говорить, что папенька с маменькой не дают денег… Надо сохранять приличия и не ронять чести полка… Надеюсь…
Анна Петровна слушала и сама сознавала, что трехсот рублей, пожалуй, и недостаточно, чтобы ее любимец не ронял чести полка. Ах! Она бы давала ему гораздо больше, чтоб он блистал в свете, чтоб его капризы не встречали препятствия, но, по несчастию, она не могла этого сделать.
— Ну, хорошо… Мы прибавим тебе еще двести рублей… ты будешь получать пятьсот в месяц, но ты дай мне слово, честное слово, что больше долгов не будет… Дашь?..
— Честное слово, мама…
— Ведь ты не один у нас. У тебя два брата и две сестры… О всех вас надо подумать.
— Ну, братья долгов не делают… Они получают на службе хорошие деньги. К чему им делать долги?.. Борис вдобавок женится и берет громадное состояние… Правда, мама?.. По крайней мере все говорят… Этот Борис умен, не то что я. Он дьявольски ловкую штуку выкидывает, если правда, что дело слажено… — весело рассмеялся Шурка. — Ты, мама, и мне подыщи такую же дуру с приданым.
— Александр! что за выражения!
— Ну, ну… не скажу более ни слова… Так ты обещаешь?..
— Двадцати тысяч отец не даст…