— Полковник поручил это дело мне, — продолжал господин Сивков, как будто не замечая перерыва Бориса Сергеевича. — Действительно, дело было крайне интересное и донельзя таинственное, заставлявшее предполагать необыкновенного… участника.
Господин Сивков на этом месте остановился и, доставая из кармана носовой платок, мельком взглянул на Бориса Сергеевича. Кривский, видимо, начинал интересоваться.
— После долгих и упорных поисков, как, вероятно, вам небезызвестно, никаких следов найдено полицией не было. Но мне, после многих трудов и больших затрат, — я предпринимал по этому случаю два путешествия в провинцию! — мне, наконец, удалось напасть на следы и уяснить это таинственное дело…
— И что ж далее? — машинально произнес Кривский.
— И я счел долгом своим предварительно обратиться к вам, Борис Сергеевич!..
— Но я-то тут при чем? — воскликнул Кривский, чувствуя, как тревожно бьется его сердце.
— Вы ни при чем, но братец ваш, Александр Сергеевич! — произнес чуть слышно сыщик, не глядя на Кривского.
Слова эти, произнесенные таинственным шепотом, заставили Бориса Сергеевича вздрогнуть. Он проговорил с какою-то вдруг охватившею его серьезностью:
— Брат? Какое отношение может иметь мой брат к этому… этому делу?
Он уж избегал употреблять слово «воровство».
— Тут какая-нибудь ошибка, милостивый государь… Брат мой не может иметь отношения к пропаже ста тысяч, и я удивляюсь, как вы позволили себе, милостивый государь, обращаться ко мне с вашими соображениями! — воскликнул Кривский, словно бы желая ободрить себя звуками собственного голоса.
— К сожалению, ошибки нет. Разве позволил бы я себе, Борис Сергеевич, обращаться к вам, не имея осязательных доказательств? Я хоть и учился юридическим наукам больше на практике, а все-таки кое-чему научился… Но только осмелюсь заметить — напрасно изволите беспокоиться, Борис Сергеевич. Дело это поправимое. Можно его отлично уладить. Именно с тою целью я и счел долгом сперва обратиться к вам, чтобы не беспокоить напрасно его высокопревосходительство, Сергея Александровича… Я очень хорошо понимаю: родительские чувства, преклонный их возраст… А ведь, с другой стороны, быть может, одна шалость. Мало ли чего не бывает в молодости, каких увлечений… Может быть, дамочка или спешный карточный должок.
— Но где ж доказательства? говорите ясней, господин Сивков!
— Улики есть, и весьма веские улики, что в этом деле принимал участие Александр Сергеевич…
— То есть он… совершил? — произнес, глядя в сторону, Борис Сергеевич.
— Они-с… Они-с задумали и совершили эту… эту, можно сказать, шалость. Письмо ихнее есть у нас в руках, писанное к Фоме, бывшему камердинеру полковника… Оно хотя и не подписано, но сходство очень большое с почерком Александра Сергеевича… Кроме того, еще платок вашего братца, забытый ими в трактире, где они имели накануне того дня свидание с Фомой… Платок этот оказался у дочери этого самого лакея, как известно, кончившего жизнь самоубийством… Наконец есть еще…
— Довольно… Чего же вы хотите?
— Я преподал, по моему мнению, благоразумный совет моему доверителю не начинать дела, а покончить его миролюбиво, возвратив все компрометирующие документики в полную вашу собственность. Поэтому-то я и обратился к вам, как к старшему братцу и человеку состоятельному… Нам нет никакой нужды губить молодого человека, стоящего на такой прекрасной дороге, и потому, если бы полковник получил обратно пропавшую у него сумму, а равно и возмещение всех расходов, то дело это завтра могло бы окончиться, тем более что мы и просим немного: всего полтораста тысяч…
— Полтораста тысяч! — воскликнул Борис Сергеевич.
— Включая, разумеется, в эту сумму и деньги, принадлежавшие полковнику, то есть пропавшие сто тысяч… Согласитесь, что это не дорого?
Борис Сергеевич после некоторого размышления проговорил:
— К сожалению, я не располагаю такими средствами, чтобы заплатить полтораста тысяч!
«Пусть отец платит за своего любимца!» — решил Борис Сергеевич. А он не может отдать последних своих крох, оставшихся у него от приданого, полученного на руки. С чем он тогда сам останется?
— Очень жаль! — проговорил Сивков. — Следовательно, надо обратиться к его высокопревосходительству?..
— Мне кажется, это самый верный путь.
— Быть может, не угодно ли вам будет самим приготовить вашего батюшку к этому, для него неприятному известию?
— Все равно… удар будет тяжел… Обратитесь лучше сами… Я надеюсь, что вы постараетесь смягчить его… Нет сомнения, что это прискорбное дело уладится.