Приказчик выложил на стекла разные браслеты, серьги, диадемы… Леонтьев рассматривал и только махал головой.
— Не то, братец, не то… получше…
Тогда приказчик достал брильянтовый прибор замечательной красоты. Крупные брильянты блестели, играя тысячами переливов и действительно рябили в глазах. Савва Лукич повертел в руках брошку, посмотрел, как дрожит диадема, блестя на солнце ярким блеском, потрогал крупный брильянт на браслете и спросил:
— Много ль возьмешь?
— Пятнадцать тысяч, Савва Лукич!
— Будто и пятнадцать… Чай, полтинник скинешь?
Изящный приказчик улыбался, оскаливая белые зубы, в ответ на шутку Саввы Лукича.
— Никак нельзя, Савва Лукич… Мы с вас настоящую цену спрашиваем…
— Грабители вы! Ну, нечего делать, грабь, грабь!.. — шутил Савва Лукич. — Заверни-ка!
Скромная дама с удивлением взглянула на этого покупателя.
— А затем прощай, грабитель! — протянул руку Савва Лукич. — За деньгами пришли на днях… Сегодня нет ни копейки.
Приказчик проводил с поклоном Савву Лукича до кареты.
«Это для первого знакомства! — ухмылялся Савва Лукич, небрежно засовывая в карман пальто футляр с брильянтами. — Прошу, мол, любить и жаловать!»
— Стой! Стой! — опять крикнул он кучеру у Большой Морской, — тебя-то мне и нужно! — обратился он, маня рукой к себе пожилого, франтовато одетого господина с моноклем на глазу, приветливо раскланивавшегося с Леонтьевым.
— Ты куда?
— Спешу по делу, Савва Лукич! — отвечал господин, довольный и сияющий, что все видят, как дружески ему пожимает руку Леонтьев.
— Полно врать… Какое у тебя, шалыгана, может быть дело… Тоже по делу! Чай, идешь где-нибудь занять денег?
Господин засмеялся и ловким движением выкинул монокль из глаза.
— Вы угадали, Савва Лукич! — проговорил, слегка картавя, господин с моноклем.
— Лезь-ка в карету… Займешь у меня, а мне надо с тобой переговорить… Ты везде шатаешься и все знаешь… Завтракал?
— Нет еще.
— Кстати, позавтракаем… Лезь же скорей!..
Пожилой господин был известный всему Петербургу Иван Иванович Цаплин, вечный посетитель всех публичных мест, собраний, член разных благотворительных обществ, петербургский «старожил», сплетник и прихлебатель богатых людей, знавший всё и вся в Петербурге. Когда-то богатый человек, он давно прокутил состояние и жил неизвестно на какие средства, но жил хорошо: обедал в лучших ресторанах, одевался у лучшего портного, был приятелем всех кокоток и молодых людей, прожигающих состояние. Кокотки трепали его фамильярно по щеке и изредка отпускали ему «в кредит» любовь, а молодежь охотно кормила его gratis[10] обедами и завтраками, заставляя потешать себя скабрезными анекдотами, рассказывать которые он умел превосходно. Говорили, что Цаплин игрок и шулер, что Цаплин обобрал какую-то вдову восточного типа, что Цаплин комиссионер по любовным делам, что Цаплин враль и скотина, но тем не менее все знали Цаплина, все ласково жали ему руку и охотно поручали устройство разных parties de plaisir[11], обедов, праздников, зная, что лучше Цаплина никто этого не устроит. Всегда веселый, игривый, всегда готовый выпить и закусить, Цаплин был одним из тех старых шалопаев, которых много в Петербурге, и жизнь которых составляет подчас загадку, так как не каждый же день можно завтракать и обедать на чужой счет… А Цаплин не только что жил хорошо, но еще всегда бывал при деньгах, правда небольших, но при деньгах. Долгов своих он не платил, резонно говоря, что пятьсот тысяч долгу, который он сделал во времена своего счастья (это было очень давно), он все равно заплатить не может. Что же касается до мелких сумм, которые он занимал направо и налево, то люди, дающие ему взаймы деньги, никогда почти и не требовали возврата, зная хорошо Цаплина.
— Ну, любезный человек… знаешь ты Трамбецкую… Валентину Николаевну Трамбецкую? — спрашивал Леонтьев. — Только смотри, Цаплин, не ври… Уж сделай милость, не ври…
Иван Иванович заморгал глазами; на истасканном лице старого вивера[12] появилось нечто вроде протеста, и он заметил:
— Савва Лукич… Вы меня обижаете!
— Ну, прости, прости! — добродушно проговорил Леонтьев, трепля Цаплина по плечу. — Прости, и говори скорей: знаешь ты Трамбецкую, эдакую красивенькую, маленькую птаху с синими глазками…
— И такую аппетитную, с нежным взглядом, маленькими ручками и алыми губками?.. — перебил, сияя, Цаплин. — Как не знать? Разумеется, знаю! — говорил он, несколько обижаясь, что могли усомниться, будто он не знает такой красавицы. — Очень даже хорошо знаю. Недавно еще в купеческом клубе вместе с нею ужинали… Это я вам скажу, Савва Лукич, женщина…