Пускай Третьяковская галерея, еще недавно такая строгая и разборчивая, теперь сама марает себя декадентскими покупками за громадные цены (в том числе и нелепым нынешним «Вихрем»), все любящие искусство и верующие в него не смутятся и не испугаются худого примера (можно сказать — предательства) Третьяковской галереи. Они скажут: «Ничего! ничего! Мало ли что бывало с русским искусством! Мало ли оно переживало худого времени, иногда даже позоров! Вот хоть бы и сейчас. Разве не битком всегда набиты концерты балалаечников и певцов цыганского пения? Разве их не считает большинство, серая масса, чем-то прелестным, истинно национальным и высокохудожественным?»
1906 г.
КОММЕНТАРИИ
«НАШИ НЫНЕШНИЕ ДЕКАДЕНТЫ». Статья впервые опубликована в газете «Страна» (1906, 25 марта, № 30).
Была написана Стасовым в последние месяцы его жизни. Критик-боец вновь и вновь со всей страстью обрушивается на упадочное искусство. После поражения революции 1905 года наступление контрреволюции шло и на идеологическом фронте. «Появилась целая орава модных писателей, которые „критиковали“ и „разносили“ марксизм, оплевывали революцию, издевались над ней, воспевали предательство, воспевали половой разврат под видом „культа личности“ („История ВКП(б). Краткий курс“, стр. 96–97). Декадентство, безидейность, формализм получают в эту пору большое развитие. „Из истории русской литературы мы знаем, что не раз и не два реакционные литературные течения, к которым относились и символисты, и акмеисты, пытались объявлять походы против великих революционно-демократических традиций русской литературы, против ее передовых представителей; пытались лишить литературу ее высокого, идейного и общественного значения, низвести ее в болото безидейности и пошлости. Все эти „модные“ течения канули в Лету и были сброшены в прошлое вместе с теми классами, идеологию которых они отражали. Все эти символисты, акмеисты, „желтые кофты“, „бубновые валеты“, „ничевоки“, — что от них осталось в нашей родной русской, советской литературе? Ровным счетом ничего, хотя их походы против великих представителей русской революционно-демократической литературы — Белинского, Добролюбова, Чернышевского, Герцена, Салтыкова-Щедрина — задумывались с большим шумом и претенциозностью и с таким же эффектом проваливались“ („Доклад т. Жданова о журналах „Звезда“ и „Ленинград“. Госполитиздат, 1946, стр. 15). В живописи, говорил товарищ Жданов об этом периоде, буржуазные влияния „выступали сплошь и рядом под самым «левым» флагом, нацепляли себе клички футуризма, кубизма, модернизма; «ниспровергали» «прогнивший академизм», провозглашали новаторство. Это новаторство выражалось в сумасшедшей возне, когда рисовали, к примеру, девушку с одной головой на сорока ногах, один глаз — на нас, а другой — в Арзамас («Совещание деятелей советской музыки в ЦК ВКП(б), Изд-во „Правда“, М., 1948, стр. 141).
В этот исторический период Стасов попрежнему стоит на позициях русского реалистического искусства, громя его врагов и отстаивая классическое наследие лучших представителей реалистической школы живописи. Деятельность Стасова высоко оценивает А. М. Горький: „…Я почувствовал в нем… большую, бодрую любовь к жизни и эту веру в творческую энергию людей. Его стихией, религией и богом было искусство… Он верил в неиссякаемую энергию мирового творчества, и каждый час был для него моментом конца работы над одними вещами, моментом начала создания ряда других“ („В. В. Стасов. К 125-летию со дня рождения“. „Искусство“, 1949, стр. 9-10). Сам Стасов пишет Льву Толстому 18 сентября 1906 года о русских рабочих: „Как я нынче узнал и полюбил, и боготворю — первый и лучший, совершеннейший, возвышеннейший пролетариат во всей Европе“ („Л. Н. Толстой и В. В. Стасов. Переписка“, 1929, стр. 407). Но при всем этом надо отметить, что позиции Стасова в области искусства, основанные на лучших традициях революционной демократии 60-х годов, дававшие ему возможность громить декадентство, безидейность и формализм, уже не соответствовали новому, третьему> по определению В. И. Ленина, этапу освободительного движения, когда началось „движение самих масс“. „Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян“ (Сочинения, изд. 4-е, т. 18, стр. 15). К этому времени партия большевиков, на основе революционной теории Маркса — Энгельса закладывает фундамент подлинно научной эстетики. В 1905 году появляется историческая статья В. И. Ленина „Партийная организация и партийная литература“ („Новая жизнь“, 1905, № 12), провозгласившая лозунг партийности литературы и ее кровной связи с дедом освобождения пролетариата и всего закабаленного народа. На этом этапе освободительного движения только марксистско-ленинская революционная теория давала ключ к правильному революционному пониманию всех происходящих событий и возможность последовательно разоблачать и бить врагов подлинного искусства. Позиции Стасова, несмотря на всю их прогрессивность, остаются позади этого марксистско-ленинского этапа развития эстетической мысли и критики. Но большая часть его наследия, основанного на лучших традициях революционно-демократической эстетики, во многом помогает осмыслять сложную борьбу демократических начал с реакционными в искусстве XIX века, мировое значение русского искусства и существо современного реакционного искусства империалистических стран Запада и США.