Я спрятала «криного бога» в шкатулку, а её в шкаф на нижнюю полку, под полотенца. Отряхнула руки и набрала дядю Серёжу.
– Тася! В чём дело? Куда вы пропали?!
– Мы? – сглотнула я, с нахлынувшим чувством вины вспомнив, что девчонки остались на чёрт-знает-гдешном пляже.
– Да, моя Рита, двое из сборной по гребле и чемпионка наша, из тяжелоатлеток. Вас видели вместе вчера. Тут волонтёры собрались, ищут по всему берегу! Где вы, Тася?! Не молчи! Почему вчера? Ведь прошло от силы два часа с тех пор, как Крохина угрожала мне расправой под магнолиями…
– Я в Москве, – пробормотала я, не зная, как оправдываться.
– Что ты там делаешь?! – рявкнул он. – А девочки где?!
Хм… и правда, где они? На Гавайях? Только на каких-то других, с двумя солнцами…
– Я всё исправлю, – тихо сказала я, наклоняясь над нижним ящиком.
– Что ты исправишь, Тася?! Что ты натворила?! – кипел, растеряв весь свой восточно-философский дух, мой дядя-каратист. – И я понимаю – ты! От тебя всегда неприятности, но Рита!
– Всё будет хорошо. Никого искать не надо, – буркнула я в трубку и быстро отбила звонок.
Мне было стыдно. Какая же я эгоистка! Ем тут суп кастрюлями, а девчонки… Пусть Крохину с гребчихами ни разу не жалко, но ведь Рита! Она такая классная! И за меня всегда горой. А я? Тьфу!
Я надела на шею тесёмку с дырчатой жемчужиной, натянула джинсы, майку, кроссовки и почувствовала себя супергероиней. Только плаща за плечами и светящейся надписи на груди не хватало. Я зажмурилась крепко-крепко и подумала:
«Хочу на Гавайи. К девочкам. На Гавайи. К девочкам».
Рядом раздался разнузданный клубняк, в нос пахнуло мартини, морем и головокружительной смесью духов. Я открыла глаза и обнаружила, что стою на ночном пляже, вокруг меня сверкает светомузыка и танцуют в купальниках девушки. Гавайки, в гирляндах цветов. Кажется, выступают. Танцовщицы с визгом бросились от меня врассыпную. А я снова зажмурилась, не обращая внимания на резкую боль в щиколотке, и сказала себе:
– Не на те Гавайи, а туда, где не наш мир.
Меня закрутило так, что суп с кашей чуть наружу не выплеснулся. Ногу словно кошки принялись драть. Что-то загрохотало. Я открыла глаза и обнаружила себя в кресле, в темноте. Рядом чей-то попкорн, пацан слева не заметил меня, продолжая тянуть колу через трубочку, а на экране шёл последний космический блокбастер Люка Бессона. Мда, там мир не наш…
Тётка справа вытаращилась на меня испуганно:
– Это место занято. Муж в туалет вышел.
– Я уже ухожу, – пробормотала я не менее ошеломлённо. – А где я?
– Курить надо меньше! – послышалось сзади.
– Миасс, – сказала, моргая, тётка, – кинотеатр «Гавайи».
Извиняясь и больше не чувствуя себя суперменом, я прошла по рядам, отражаясь тенью на экране. Там герой пытался заполучить какую-то жемчужину. В пятке резало. Я остановилась в тёмном коридорчике перед выходом и почесала затылок. Что же всё-таки происходит? Актер в кино застрял рукой в ящике и не мог выбраться из параллельного мира в свой. А я не могу попасть туда, где остались девчонки. А ведь хочу!
И тут меня торкнуло: может, мне без похитителя из того мира вернуться не удастся? Может, – я с испугом глянула на свою посиневшую щиколотку, – он меня привязал к себе? По спине побежали мурашки. Ведь всё сходится! Судя по алчным глазам красавца, я ему была нужна. Очень.
В желудок упал холодный ком, и снова проснулся голод. Я вспомнила кулачищи с шипами, саблю и яростные, подведённые чёрным глаза. Выходит, чтобы вернуть моих девочек, мне придётся искать красавца-похитителя?! Мамочки… Но ведь я его боюсь!
Глава 5
В собственную квартиру я вернулась легко. Но от голода и упадка сил чуть с ног не валилась. Утомительное это дело – телепортироваться! Это только в фантастических фильмах – прыг, и всё. А на деле силы приходится восстанавливать. Причём, кажется, желудок вопит после каждого перемещения всё больше и больше, и темнеет до мошек перед глазами. Доев последнюю сосиску, хлебцы, батончики со злаками и орехами, я нашла спрятанную бабушкой банку варенья и съела её, закусив пачкой сливочного масла, кое-как намазанного на разрезанный пополам батон. Только после этого я перестала трястись от изнеможения. Решимость позвонить в полицию стоила мне ещё двух яблок.