– Мне жаль творю сестру, – наконец, сказала она.
– Мне тоже, – и это было совсем слабое и грустное «мне тоже».
Коридор наверху был пуст и темен – за исключением узкой полоски света, просачивающейся
из-под двери Джоша. Я знала, где находятся выключатели, – слева от меня, три штуки, а средний –
диммер. Я не стала нажимать, мне не был нужен свет. Я словно была дома. Я могла бы пройти по
коридору с закрытыми глазами.
Я прошла по темному холлу, точно зная, сколько шагов сделать, в какую дверь постучать.
– Открыто! – крикнул он.
Я медленно повернула медную ручку. Часть меня уже знала, что я пожалею об этом – о том,
что признаю ложь, в которой собираюсь жить до конца дней. Другая часть меня, та часть, которая
направляла меня на пути сюда, знала, что Джош заслуживал объяснения.
Я приоткрыла дверь – самую чуточку, чтобы только можно было проскользнуть внутрь, –
все еще колеблясь между желанием войти и убежать. Он сидел на полу, скрестив ноги, тетрадь по
истории лежала перед ним.
Я покачала головой, чувствуя отвращение к самой себе. Сколько вечеров я провела, сидя на
этом полу, корпя над тетрадью по физике или латинским переводом. Это был тот самый Джош,
75
LOVEINBOOKS
которого я всегда знала, тот Джош, к которому я всегда могла прийти с любой, самой глупой
проблемой.
Он оторвал взгляд от тетрадок, выражение лица стало настороженным.
– Привет, Элла.
Я слышала, как он произносит мое имя, наверное, тысячу раз. Как выкрикивает его во время
нашей последней ссоры по поводу того, какой инди-фильм мы будем смотреть на октябрьской
встрече клуба аниме. Как шепчет его, пытаясь привлечь внимание на уроке на следующий день –
чтобы извиниться. Но никогда раньше он не звучал такой… констатацией.
– Что я наделала? – Как только эти слова сорвались с моих губ, слезы, с которыми я
сражалась, полились из глаз, и тело затряслось от рыданий.
Он поднялся, закрыл дверь и обнял меня. Я не сопротивлялась, когда он притянул мою
голову к своей груди. Не осталось ни сил, ни желания лгать человеку, который меня по-настоящему
знает.
Уверенное ритмичное биение его сердца звучало под моей щекой. Руки Джоша гладили меня
по спине. Его щека согревала мою макушку, убаюкивающий звук голоса был умиротворяющим,
идеальным.
Впервые с момента аварии я почувствовала себя в безопасности и в тепле, и мне захотелось
остаться здесь, в его руках, навечно.
Казалось, прошли часы, пока мои рыдания превратились во всхлипы. Я чувствовала, как
дрожит его рука на спине, но не поднимала головы, чтобы посмотреть, плачет он или нет. Я не
хотела знать.
– Ты вымокла до нитки, – сказал он, проводя руками по своей тоже теперь мокрой толстовке.
– Что? – удивление и растерянность смешались во мне. Я только что призналась ему, что
притворилась мертвой и живу жизнью своей сестры, а единственное, что он смог сейчас сказать –
что я промокла?
Я уставилась на свои туфли. Они размякли от воды, в верхней части скопилась грязь.
– Я пришла пешком. Моросило, когда я уходила с кладбища, но уже перестало.
– Вот, – сказал Джош.
Он снял с себя толстовку и протянул мне.
– Джинсы тебе не подойдут, но у меня есть спортивные штаны, я их тебе одолжу.
Я взяла толстовку, а он полез в шкаф за чистыми штанами. Подал их мне и смотрел в пол все
время, пока я переодевалась.
На стопку моей мокрой одежды я положила сережки и медальон, найденный в шкатулке
Мэдди, плюс, всю ту уйму браслетов, которую надела утром.
– Теперь ты похожа на себя, – сказал он, и я улыбнулась.
Впервые за последние недели я ощутила себя собой.
– Как ты догадался?
– Догадался о чем?
– Как ты угадал, что это я… что я – Элла, а не Мэдди? Ведь даже Алекс не понял. Даже
родители.
– Ну, послушай, это же Алекс. А что касается родителей… – Джош замолчал и пожал
плечами, словно не мог найти объяснения. – Они в прострации и слишком расстроены, чтобы
взглянуть поближе.
– Ну, да, наверное, – сказала я, хотя была уверена в том, что это не так.
У них просто есть дочь, которую они хотели видеть живой, по крайней мере, это я себе
говорила.
– Но как понял ты?
– Ты мне сказала.
– Что? Я не говорила.
На самом деле я старалась вести себя с ним предельно осторожно. Если не считать
сорвавшегося голоса на лестнице, я вела себя очень аккуратно.