Выбрать главу

Юрины уговоры на него не действовали. Он иногда поворачивался и бросал в Юру подушкой.

- Молчи ты, правильный какой! - шипел он на него злобно.

Пинькины вопли производили очень тяжелое впечатление на Таню и Анну Матвеевну. Ведь дать-то ему было нечего. Старушка почему-то чувствовала себя виноватой, думала, думала, прикидывала, но придумать ничего не могла.

Таня просто уходила из комнаты.

Юра действительно был "правильный". Болел он труднее Пиньки. Температура у него то подскакивала вверх - и он пылал и бредил, то стремительно падала - и он лежал бледный, в холодном поту, но никогда не жаловался.

Слабо улыбаясь, он глядел на Таню, которая хлопотала около него, и шептал тихонько:

- Ничего, Танюша, все уже прошло, не беспокойся.

Но все-таки Юра и Пинька шли на поправку. А вот с Мусей все еще было плохо. Она лежала безучастная, безразличная ко всему, глядя невидящими глазами, кашляла, дышала с хрипом и слабела с каждым днем. Тревога за девочку все больше охватывала ребят.

Первым вопросом ребят, когда они просыпались, было: "Как Муся?"

Болезнь товарищей особенно сплотила обитателей "Счастливой Долины". Гера днем всегда бывал дома, брал на себя все тяжелые работы, всячески пытался помочь Анне Матвеевне. Уходил ли куда-нибудь ночами,- никто не знал. Положим, может быть, кто-нибудь и знал, но молчал. Костик тоже большую часть времени проводил в здравнице, дежурил вместе с Таней, исполнял все ее поручения. Таня и Анна Матвеевна совсем измучились от бессонных ночей. Лиля часто отсылала Таню поспать, а сама оставалась с больными. Дежурили теперь по двое. Так было легче и ночь не казалась такой бесконечной. В самые трудные часы, с двух до четырех утра, когда крепко засыпал не только дом, но, казалось, что спит даже лес за оградой, когда глаза закрывались сами собой,- легче было бодрствовать, когда рядом не спит еще кто-то.

В эту ночь Таня снова сидела над мамиными книжками, все еще пытаясь что-то понять, узнать, как вылечить больных. Анна Матвеевна штопала чулки и все время посматривала на Таню. Лицо ее все больше мрачнело и руки двигались все медленнее.

Робкий солнечный луч тихонько заполз в щель между занавесками.

- Утро,- сказала Таня. Встала, потянулась, раскрыла занавеси и потушила коптилку.- Утро, Анна Матвеевна, пора побудку делать.

Анна Матвеевна продолжала сидеть, не поднялась, не сменила халат на передник, не пошла в кухню готовить, пусть очень скудный, но все-таки завтрак.

Смутное подозрение шевельнулось в душе Тани.

- Анна Матвеевна,- спросила она, боясь, но уже предугадывая ответ,- а как у нас с едой?

И, не поднимая глаз, ответила Анна Матвеевна:

- Кончились продукты, Танюшка. Я тебя огорчать не хотела, бессонную. Вот всю ночь промаялась - ничего не придумала. Кормить мне вас нечем. Один горох остался. А для больных и совсем нет еды.

Таня опустилась на стул. Даже мыслей настоящих не было в голове. Только вот эти слова: "Нет еды" Скрипнула дверь - "Нет еды", застучали чьи-то шаги - "Нет еды". Анна Матвеевна положила руку на плечо Тане.

- Еще не горе, Танюшка, не смерть. Возьмем немного из нашего шкафа.

- Что вы, что вы, Анна Матвеевна! Это же неприкосновенный запас,- на самый-самый черный день.

- А какой тебе еще "черный день", если ребятам есть нечего?

- Но подумайте, Анна Матвеевна, ведь там мало, совсем мало. А что потом?

И Таня, уронив голову на руки, неожиданно расплакалась. В этих слезах было все: и страх перед будущим, и беспомощность, и усталость от долгих бессонных ночей, и слабость от недоедания, и незакрывающаяся рана от потери матери, и волнение за Мусю... Не осуждайте Таню.

Анна Матвеевна поднялась со стула, отложила чулок и сказала сурово:

- Послушай меня, старуху. У нас чужие ребята на руках. Матери у них далеко, отцы воюют, а кто за них ответ держать будет? Мы будем: ты да я. И духом нам падать не приходится.

Таня вытерла слезы.

- Это я так, устала что-то. Значит, надо открывать шкаф?

- Надо. Вот встанут ребята, скажем им и откроем.

Утро в разгаре. Пришла Лиля, аккуратная, причесанная как всегда, принесла теплой воды в тазике, вымыла Мусю, помогла подняться Пиньке. Как он похудел! Халатик болтался на нем, как на вешалке. Лиля ухаживала за больными и нет-нет да и поглядывала на Анну Матвеевну: "Что же так поздно, а она еще не на кухне?".

Потом забежал Хорри. Принес ребятам охапку свежих елочных ветвей с пахучими светло-зелеными пальчиками. В комнате запахло лесом.

Хорри сразу хотел бежать еще куда-то, но Таня остановила его:

- Поди-ка, Хорри, созови сюда в спальную всех ребят и Василия Игнатьевича.

- А что такое?

- Ничего. Сейчас узнаешь.

Леша вошел и сразу налетел на Таню:

- Ну что, гражданка-самозванка, в профессора играешь! Никто тебе не поверит, все равно ничего не знаешь.

С трудом сдерживаясь, Таня закусила губу.

- Почему ты так грубо разговариваешь? Мы тебя позвали по делу.

- Какое еще дело натощак? Почему завтрак опаздывает?

- Вот об этом мы и будем говорить. Садитесь, Василий Игнатьевич.- Таня помолчала, собралась с духом, оглядела ребят, уловила в глазах старших испуг: они о чем-то догадываются. Юматик повернул к ней голову и пытается улыбнуться ободряюще; этот не подведет, не захнычет. Хорри смотрит серьезно, внимательно. Этот тоже не подведет. Костик поддержит... А вот Леша, Пинька, Катя?

- Вот что, ребята,- сказала она бодро,- дело в том, что у нас кончились продукты.- Таня старается не услышать вздох, который прошел по комнате, но Лешин резкий голос не услышать нельзя.

- Безобразие! - говорит он, скривив рот.

- ...Мы с Анной Матвеевной решили открыть шкаф с неприкосновенным запасом.

- Опять безобразие! - кричит Леша.

Таня резко повернулась к нему.

- Но почему?

- Потому что не имеете права!

- Ты же сам спрашивал про завтрак,- убеждает его Юра.

- Мало ли что! Аварийный запас трогать нельзя. Это фонд! Это НЗ!

Начался шум. Спорили Юра и Леша. Что-то доказывал Хорри. Катя поддерживала то одну, то другую сторону. Пинька кричал, что Леша всегда командует; возродились какие-то старые обиды... Кто-то кого-то уже захотел стукнуть. Василий Игнатьевич молчал.

- Тише! - громко крикнул Гера.- Мы вместе спрятали НЗ и вместе будем решать.

- Голосую,- сказала Таня.- Поднимите руки. Кто за то, чтобы вскрыть шкаф?

- Не забывайте про письмо, ребята; мы не одни,- тихо напомнил Василий Игнатьевич.

Все руки поднялись вверх, кроме одной. Леша упрямо засунул руки в карманы.

И вот все, кроме больных, собрались в столовой. Все снова столпились около заветного шкафа, в котором лежат такие сокровища, как печенье, сгущенное молоко, какао.

- Хорри, дай ключ,- сказала Таня.

Хорри, торжественно шагая, вышел вперед, расстегнул рубашку и снял с шеи тесемку, на которой висел ключ. Тесемка была уже далеко не белая. Таня взяла ключ, и снова все глаза следили за ее руками, и все слушали, как зазвенел замок - "дзинь, дзинь, цок!"

Таня распахнула дверку шкафа. Шкаф был почти пуст.

- Что это? - спросила Таня.- Анна Матвеевна, что это?

Анна Матвеевна ближе подошла к шкафу. В нем нет ни сахара, ни шоколаду, ни печенья. Только на второй полке валялось несколько конфет да стояли в углу банки сгущенного молока и коробка какао.

Даже Гера, даже маленькая Катя сжались от испуга.

Хорри стоял у самого шкафа, белый, с дрожащими губами, и тоже смотрел на Анну Матвеевну.

- Что это такое, энэ? - спросил он так же, как Таня.

И неожиданно резко ответила Анна Матвеевна:

- Это кража.

И тут разразилась буря. Кто мог? Кто посмел украсть у товарищей?

Леша, Пинька, Василий Игнатьевич обрушились на Хорри,- ведь ключ был у него.

Пинька наступал на Хорри с кулаками, плакал и кричал визгливо:

- Украл, у... у... общественное питание украл! Доверяли такому!..

- Подожди, Пинька,- нервно остановила его Таня.- Хорри, как ты можешь объяснить это несчастье?