На выделенной штабом машине, Аркадий и Людмила проехали до адреса.
— Здравствуйте, — приветствовал он консьержку. — О-о-о, неужто Агриппина Павловна?!
— Аркадий! — заулыбалась бывшая служанка Марии Константиновны. — Какими судьбами?
— Да вот, хотел комнату снять для соратницы, — ответил Аркадий. — Как муж, как дети?
— Ох, дети в порядке, — вздохнула Агриппина. — А вот муж обратно в армию хочет… Только вернулся, а снова туда же…
— Где он служил и в каком звании? — сразу же заинтересовался Немиров.
— Да не знаю я, — пожала плечами консьержка. — Пехота, вроде бы. Эти самые, которые буйноголовые…
— Ударный батальон? — предположил Аркадий.
— Да! — закивала женщина. - Он самый!
— Надо будет нам как-нибудь встретиться с ним, — произнёс Немиров. — Ударники всегда нужны.
— Мне лучше, чтобы он дома остался… — с печалью произнесла Агриппина Павловна.
— Всё зависит от его собственного желания, — вздохнул Аркадий. — Если твёрдо решит возвращаться — пишите письмо на моё имя. Возьму к себе. Сейчас ему ничего не говорите — скажете ему, как он примет твёрдое и окончательное решение.
Женщина коротко кивнула.
— Комнаты сдаёте? — спросил Аркадий.
— Две осталось, — ответила Агриппина Павловна. — Одна на семью, а одна на холостяка.
— Сколько берёте за холостяцкую? — уточнил Аркадий.
— Три рубля в месяц, — ответила консьержка. — Но надо будет в управлении домохозяйств записаться, чтобы было подтверждение, что комната точно вам сдаётся.
— Это не проблема, — кивнул Немиров. — Платить там же?
— Само собой, — подтвердила Агриппина Павловна.
— Тогда покажите комнату.
Это была комната прислуги, но отличием было то, что сюда поставили прикроватный столик из хозяйской спальни, а также оборудовали над кроватью настенный светильник, который демонтировали откуда-то из коридора второго этажа.
— Скромно, но зато уборная недалеко, — прокомментировала картину Агриппина Павловна. — И кухня рядом.
— М-да… — вздохнул Аркадий. — Людмила Наумовна, как вам?
— Жить можно, — пожала та плечами.
— Тогда берём, — решил Аркадий. — Как временное решение сгодится.
— Сразу езжайте в управление, я вам бумажку напишу, — посоветовала консьержка.
К счастью для нынешних обитателей дома, за время двух революций отсюда ничего не растащили. Мебель осталась в сохранности, потому что прислуга Марии Константиновны никуда не делась. Нарцисса она забрала с собой, а вот остальных…
Далее Аркадий с Людмилой поехали в управление домохозяйств. Там, после получасового ожидания в очереди, Немиров заплатил сразу за полгода проживания. Каморка так себе, но с жильём в Петрограде всегда были проблемы, поэтому ценно любое тёплое и сухое место. Три рубля в месяц — это дороговато, хотя платить пришлось керенками, поэтому Аркадий не посчитал это за большой расход — эти бумажки уже начали обесцениваться.
— Нужно будет просто слушать, что ты говоришь и записывать? — уточнила Людмила, рассматривающая своё свидетельство арендатора.
Просто так раздавать бесхозное жильё в Петрограде никто не собирался — всё ушло под госуправление. Быстро поделать что-то с жилищным вопросом советская власть не может, поэтому решено превратить всю эту сдачу жилья в государственную привилегию.
На взгляд Аркадия, это было странное решение, но он в это не лез — не его проблема.
— Да, — подтвердил он. — Ну и потом на пишмашине перепечатать, чтобы я мог спокойно подать это в воениздат.
— Ладно, это я смогу, — кивнула Людмила. — Тогда я за вещами?
— Успеешь ещё, — покачал головой Аркадий. — Предлагаю сходить в кафе.
Девушка загадочно улыбнулась.
— Хорошо, — произнесла она. — Пошли.
*19 августа 1918 года*
В зале стояла напряжённая тишина.
Причины этих переговоров совершенно непонятны, но Аркадия, тем не менее, отправили на них. Ленин сказал, чтобы он выяснил, чего хотят немцы.
— Герр Немиров, — заговорил Фредерик фон Розенберг, представляющий на этих переговорах германскую делегацию.
Больше никаких крупных фамилий и высоких должностей — обычные дипломаты. Принц Баварский и генерал Алексеев слишком заняты делами на фронтах, поэтому эти переговоры ведутся людьми рангом пониже.
Антанта недовольна тем, что эти переговоры вообще ведутся, но Ленину плевать на это с самой высокой колокольни — «союзники» не определяют внешнюю политику Советской России.