Зря надеялись!
Бел Амор наплел им с три короба и своих любовных приключениях, и перепуганные академики, приняв все за чистую монету и смутно вспомнив свою собственную молодость, перенесли консилиум в шатер. Лишь один из них, не задававший глупых вопросов, в шатер не пошел, а что-то сказал Шефу на ухо. Это был небезызвестный во Вселенной знахарь Грубиан из 8-го отделения районной Беловежской лечебницы — кстати, соплеменник «врио» коменданта: та же кольцевая структура вместо мозговых извилин, но вместо фуражки — пожелтевшая крона. Зато сколько внутреннего достоинства, интеллекта и угрюмой силы воли проглядывало из его дупла! Именно за эти качества знахарь Грубиан недавно не был избран в состав Академии Медицинских Наук… не стал он и членом-корреспондентом, и потому Шеф Охраны Среды возлагал на знахаря особые надежды.
Знахарь Грубиан попросил Шефа отправить кого-нибудь в поликлинику Охраны Среды за историей болезней Бел Амора, особенно детских, а сам приблизился к границе омута и задал вопрос, который никому из академических светил никогда в голову не пришел бы, а именно:
— Стул у тебя когда был?
— Стул на буксире не положен, — ответил Бел Амор, развалясь в кресле и пожирая очередную банку тушенки.
— Я спрашиваю, когда в последний раз… — еще грубее пояснил знахарь Грубиан.
(Это был настоящий врач и, когда надо, называл вещи своими именами.)
Выяснилось, что Бел Амор уже третьи сутки не имеет этого самого стула, хотя перед вылетом плотно пообедал, а в омуте съел уже двадцать одну банку тушенки по 3 кг каждая, а сейчас уписывает двадцать вторую… явный перебор.
Может быть, тушенка его любимое блюдо?
— Ненавижу, — ответил Бел Амор с набитым ртом. Подумал и добавил:
— Без хлеба.
И открыл двадцать третью банку.
— Он и раньше не отличался плохим аппетитом, но не в таком же количестве… — шепнул Шеф знахарю Грубиану, но в это время вернулся из поликлиники адъютант, а знахарь Грубиан вставил в дупло монокль и принялся листать историю болезней, но не смог разобрать латинские каракули врача, лечившего Бел Амора в детстве. Лишь подпись была разборчива: «Д-р Велимир Зодиак».
Шеф тут же приказал адъютанту найти и доставить сюда этого д-ра Велимира Зодиака — если спит, то разбудить, если умер — то пойти на могилку и удостовериться лично.
— С цветами! — потребовал Бел Амор.
Он любил своего детского врача с тех пор, когда сопливым пацаном удрал из родительского дома на матч смерти между «Гончими псами» и «Спортивным клубом Охраны Среды» (тогда еще за «СКОС» играл в защите рыжий Тиберий Попович) и когда детский врач Велимир Зодиак всадил орущему благим матом Бел Амору противостолбнячный укол за то, что тот, перелезая через силовую ограду, зацепился штанами за рыжий гвоздь, повис и чуть было не реплицировался.
Жаль, хороший был старикан.
В ожидании детского врача Бел Амора оставили в покое — если, конечно, можно оставаться спокойным под прицелом орудий стратегического резерва, когда никому до твоей судьбы дела нет: на подходе новая армия звездолетов спецназначения, саперы сушат портянки прямо на «ГУСях», арестанты и бродяги дуреют от безделья, солдаты длинными колоннами идут в баню, а в вахтовых строительных бригадах, которые привезли и бросили, уже назревает забастовка.
Кому ты нужен?
В шатре правительственная комиссия продолжает заслушивать рекомендации экспертов — они водят указками по живой миллиметровке, а та пищит; рядом в пресс-центре министр Окружающей Среды, осторожно выжимая сцепление, проводит пресс-конференцию для толпы собственных корреспондентов всевозможных газет и журналов (от либерального «Штерна», политкаторжной «Химии и жизни» и масонского «Столяроффа» до детских «Плэйбоя», «Юного натуралиста» и «Уральского следопыта» — два последних прислали корреспондентом совсем еще юного мальчика — на лацкане у него два красненьких ромбика-поплавка об отличном окончании философского и физико-математического факультетов Барнаульского университета, в кармане обыкновенная рогатка; он сосет леденцы, а мамаша вытирает своему вундеркинду нос).
Бел Амор послушал-послушал эту бодягу, открыл очередную банку тушенки и, голодный и оскорбленный, принялся сочинять рапорт по начальству с изложением всего, что он о начальстве думает, и с требованием выпустить его отсюда. Краем уха он прислушивался к вопросам корреспондентов и к ответам министра Окружающей Среды.
ВОПРОС КОРРЕСПОНДЕНТА «ЮНОГО НАТУРАЛИСТА» И «УРАЛЬСКОГО СЛЕДОПЫТА»:
— Осознает ли правительственная комиссия, что любая экспертиза таит в себе возможность ошибки из-за того, что все специалисты подобны флюсу, тем более что графические изображения одиннадцатимерного пространства до сих пор весьма условны и что на миллиметровой бумаге можно рисовать и доказывать все, что угодно?