Петр Алексеевич задумался, писать ли про деготь. Второго дня, когда Степан перекладывал тюки на подводы, прямо к "Князю Серебряному" подкатился безлошадный экипаж, весь ржавый и в грязи. В стенке его приоткрылась дверочка, из нее выдвинулась железная оглобля с круглой табакеркой на конце. У той табакерки отскочила крышка, а внутри оказался маленький комочек, весь красный, в прожилках. Комочек сначала вздыхал, вздыхал, потом спросил, нет ли дегтю.
Степан, даром что простой мужик, сразу сообразил, что у инженера два бочонка было, из которых он свои колеса и пружины смазывал. Один бочонок он и продал красному комочку, и по очень даже баснословной цене.
– Ладно, пиши, - промолвил Жбанков, и тут в нумер явился нежданный гость.
Был он очень франтоватый, хотя из одежды имел только старушечьи чулки и халат без пуговиц.
– Имею честь разузнать, не вы ли из Петербурга? - изрек он, покачиваясь на длинных худосочных ножках.
– Не из Петербурга, - настороженно ответил купец, - но, в общем, из тех же краев.
Он попытался заглянуть гостю в глаза, чтоб узнать, что у того на душе, но не смог: глаза у чужака были там, где у порядочного человека положено быть ушам, и крутились они в совершенно разные стороны.
– Славно, славно, - оживился гость. - А не ваш ли транспорт поутру отбывает?
– Ну… Наш, а что тебе надо, мил человек?
– Позвольте разузнать, - франт очень изящно и премило развел ручками, а на макушке у него приподнялся розовый гребешок, - не имеете ли возможности взять пассажира?
– Тебя? - деловито вопросил Гаврюха.
– О нет, нет, речь совсем не обо мне! - залопотал чужак, потешно махая ручками. - Я полномочный поверенный одной персоны, которая и желает быть вашим пассажиром.
– А на что нам сдался твой пассажир? - хмуро спросил Жбанков. Ему не очень нравилось поведение незнакомца. Таких господ, которые умеют ручками махать да в салонах по-французски читать, знал он предостаточно и не доверял им ни на грош.
– Материальная сторона вас, надеюсь, заинтересует?
– Чего?
– Я имею сказать, что все будет с нашей стороны оплачено самым щедрым образом.
Петр Алексеевич сунул руки за пояс и неторопливо подошел к франту почти вплотную.
– Ты откуда взялся-то? Кто тебе на нас указал?
– Очень просто, все очень просто! - зачастил чужеземец, видя, что хозяева обеспокоены. - Начальник вокзала дал понять, что вот этот транспорт, "Князь Серебряный", утром же направляется в Петербург.
Жбанков хмыкнул, не зная, что сказать.
– Если речь зайдет о стоимости… - начал гость, но тут снова вмешался приказчик.
– Подожди, дядя, о стоимости. Прежде скажи, какой монетой платить будешь?
Петр Алексеевич в очередной раз порадовался сообразительности своего приказчика. В самом деле, если этот хохлатый будет совать сейчас свои тугрики, то до завтра их негде будет поменять.
Поверенный озорно улыбнулся, показав раздвоенный, как у змеи, язычок.
– Зо-ло-том! - торжественно проговорил он и от радости быстро-быстро замахал ручками, подняв сквозняк.
Жбанков и Гаврюха удивленно переглянулись.
– Ну-у-у… - с уважением протянул купец. - Пожалуй, теперь поговорим и о стоимости.
Наутро вся команда с нетерпением ждала появления пассажира. Поверенный разогрел общий интерес, сказав, что тот прибыл из весьма неблизких мест и обычаи его, привычки и манеры могут сильно отличаться от тех, к которым привыкли уважаемые купцы из Петербурга. Нельзя сказать, чтоб Петр Алексеевич таки сгорал от любопытства, - все ж за две недели торговли насмотрелся он на массу разных чуд, но одно дело глядеть исподтишка, другое - везти с собой и быть в одном помещении целую неделю. Это и вызывало немало смущения. В другой раз Жбанков, возможно, отказался бы от такой милости, но уж больно хорошая цена была предложена за переправку пассажира и его багажа.
Стоит сказать, что с нетерпением ждали и Вавилу, который очень некстати задерживался, хотя должен был находиться на своем месте и помогать инженеру готовить снаряд к дороге. Наконец он появился с совсем небольшим кошелем, являвшим, видимо, полный итог его коммерции. Был он настроен довольно весело и даже с дедом Андреем поругался скорее по привычке.
Потом дождались и пассажира. Он подкатил на массивном экипаже с железными осями, запряженном парой невиданных животных, похожих более на драконов, чем на лошадей. Все высыпали на площадь, глядеть на нежданного попутчика.
Из экипажа выбралось на свет божий жалкое малорослое существо с серой морщинистой кожей и лысой головой, на которой болтались вислые помятые уши.
Существо постояло с минуту, хлопая глазами и озираясь, затем размяло члены и занялось бурной деятельностью.
Ни "здрасьте", ни "утро доброе" сказано при том не было. Жбанков изумленно наблюдал, как четверо носильщиков, прибывших на том же экипаже, деловито заносили в нутро снаряда свертки, чемоданы, саквояжи, торбы, коробы, совершенно не обращая внимания на него, хозяина этого самого снаряда. Складывалось так, будто не он, Жбанков, своей милостью позволил поселить на своем транспорте этого чужеземца, а, напротив, чужеземец удостоил его милостью везти себя в Петербург.
Носильщики продолжали таскать в снаряд вещи, повинуясь командам нанимателя. При взгляде на него думалось, что он сбежал из зоопарка: сплошной крик, визг, прыжки, маханье руками и брыканье ногами. Хоть поверенный и предупредил о своеобразии пассажира, но мужики начали посмеиваться в кулачки.
Последнее, что понесли на себе носильщики, был большой каменный идол, обернутый в мягкую тряпку. Пассажир при этом проявил большую часть своего командирского усердия: носильщики кряхтели и тужились, обливаясь потом и пуча глаза, а он мелкой обезьяной скакал вокруг и громким визгом предупреждал самое мелкое, по его мнению, проявление неосторожности.
На том погрузочные работы закончились.
– Степан, - тихо позвал Петр Алексеевич. - Поди, укажи чужеземцу его нумер. Посели в кабине, где прежде голландские холсты лежали, там сухо и хорошо.
Необходимыми для разговоров языками, понятно, никто не владел - ни хозяева, ни пассажир. Приходилось показывать ему все руками и громко, раздельно кричать на уши, хотя он все равно ничего не понимал.
Перед самой отправкой вышла легкая заминка. Чужеземец изо всех сил желал, чтоб его поселили рядом с идолом, хотя идола носильщики сразу поставили к грузу, где живому существу селиться было совершенно неудобно. Напрасно Степан убеждал его всей силой своего красноречия, напрасно изображал фигуры руками и строил на лице разные гримасы, пассажир визжал, прыгал чуть не до потолка и проявлял массу беспокойствия. Пришлось мужикам напрячь руки и перетащить идола прямо к нему в нумер, ибо носильщиков уже отпустили. Только тогда чужеземец угомонился.
Еще раз он проявил было норов, когда Степан с дедом Андреем взялись приматывать истукана веревкой к скобе. Но тут уж чужеземному визгу никто внимания не уделил: случись какая тряска при подъеме, тяжеленная каменюка могла покатиться и любого изувечить.
С горем пополам взлетели. Подъем, ввиду привычки, переносился уже легче.
Тем не менее купец счел за лучшее провести первую половину дня в своей койке привязанным, пока курс снаряда не будет выровнен.
С первого же дня пассажир начал выказывать свои необычные свойства. Мало будет сказать "необычные", скорей уж просто скверные. Мог средь обеда зайти в общую залу и у любого прямо из рук забрать кусок пищи. Мог его надкусить, а если не понравится, тут же и бросить. Способен был даже нагадить прямо в коридоре. И еще - всепостоянно крутился под ногами, толкался, верещал и никому не желал уступать дороги. Жбанков изо всех сил предлагал мужикам проявить терпимость к заграничному подданному, который, быть может, и слыхом никогда не слыхивал, что у русских принято каждому из своей тарелки кушать. Мужики на словах соглашались, а промеж собой роптали.